Александр Мееров - Защита 240

- Ну, и что же дальше?

- Думаю, надо брать пример со старика. Он правильно сделал, что переехал в свое время в Петровское, ближе к природе.

Резниченко презрительно усмехнулся.

- Ты тоже собираешься в Петровское?

- Нет, там не то, что мне нужно. Я хочу попробовать вести работы, так сказать, снизу. Хочу опять начать с простейших, с бактерий, и постепенно подбираться к растениям. Мне нужен и "фарфоровый зал" и оранжереи, в которых применяется электролюминесценция. Думаю, надо перебазировать свои работы в Славино.

- Предлог неплохой, - саркастически скривил губы Резниченко.

- То есть как предлог? - не понял Бродовский.

- Не думай, Михаил, что я ребенок.

- Да ты о чем?

- О твоем повышенном интересе к "усовершенствованию растений", - злобно ответил Резниченко.

- Дурак, - спокойно сказал Михаил.

В полуоткрытую дверь лаборатории тихонько вошел академик Зорин и с недоумением посмотрел на своих учеников.

- Простите, простите, молодые люди. О каких дураках здесь идет речь?

- Викентий Александрович!

Резниченко подчеркнуто вежливо поклонился Зорину и отошел к окну, стараясь скрыть свое волнение.

Бродовский пододвинул кресло старому академику. Зорин тяжело опустился на него, поставил между колен свою массивную палку с костяным набалдашником и оперся на нее подбородком.

- Ну-с, молодые люди, вернемся к вопросу о недостатке умственных способностей. Продолжайте.

Шутливый тон Зорина не разрядил атмосферы. Резниченко стоял у окна, Бродовский оперся о пульт, силясь придумать приемлемое продолжение разговора.

- Так кто из вас страдает этим страшным недугом? - не унимался старик.

- Очевидно, я, Викентий Александрович, - ответил улыбаясь, Бродовский.

Резниченко быстро обернулся и бросил взгляд на обоих.

- Что так, Михаил Николаевич? - участливо спросил Зорин.

Бродовский коротко рассказал о своих неудачах.

- Мне кажется, Михаил Николаевич, что вы слишком уж прочно засели в лабораториях, а надо быть поближе к природе. Всматриваться в каждый растущий листочек и размышлять. Что я могу подсказать вам? Чем помочь? Сейчас, пожалуй, ничем. Допрашивайте природу - вот мой совет.

Зорин по-стариковски обстоятельно начал перечислять все преимущества работы в Славино.

- Я предпочел бы в Славино не ехать! - отрезал Бродовский.

Зорин с еще большим энтузиазмом продолжал убеждать Бродовского. Наконец, он привел самый веский аргумент:

- Ведь в Славино у вас будет такой чудесный помощник. Да, да, Белова будет незаменимым помощником! - восторженно закончил Викентий Александрович, только тут заметив, как сузились глаза Михаила и вздрогнули плечи Резниченко. Сразу вспомнилось лицо Сергея, просившего разрешения ознакомить свою приятельницу с лабораториями в Петровском. "Так вот почему шла речь о дураках", - наконец, догадался старик.

- Михаил Николаевич, - произнес он не без строгости. - Я хотел бы знать ваше мнение. Для пользы дела, где лучше проводить работы: здесь или в Славино?

Михаил минутку помолчал и потом твердо сказал:

- В Славино.

Старик встал, крепко оперся на палку и тоном приказа сказал:

- Считаю излишним дальнейшее обсуждение этого вопроса. Работы перебазируйте в Славино. Вы, кажется, что-то хотите возразить, Сергей Александрович?

- Нет, нет, - поспешил ответить Резниченко.

- Ну, вот и прекрасно. Вот и прекрасно. - Зорин все еще силился смягчить тягостный для молодых людей разговор.

- Поезжайте, Михаил Николаевич, немедля поезжайте. Проветритесь в пути немножко, а там, смотришь, и возникнут у вас какие-нибудь плодотворные идеи. Мне, между прочим, уже успели доложить, что вы вторую неделю с утра до ночи пропадаете в лаборатории. Куда это годится? Да в вашем переутомленном мозгу свежая мысль и приюта себе не найдет. Поезжайте. Помню, вот этак же меня после моих неудач с новой конструкцией регистрирующего аппарата чуть ли не насильно отправили в Гагры. Зима, декабрь, в Москве сугробы снега. На автомобиле еле добрался до вокзала. Ну, думаю, что за отдых в этакую пору, а в Гагры приехал - теплынь, прелесть. Новый год встречали с распахнутыми окнами, розы цвели, хорошо! Но, знаете, Михаил Николаевич, нормальные розы, а не такие, о которых вы мечтаете, - с кочан капусты.

- Викентий Александрович, уж и с капусту. Такое прозаическое сравнение: роза и капуста.

- Да вы же все норовите, чтобы зернышко пшеницы было с огурец, огурец с тыкву, а тыква - с автомобиль, - рассмеялся академик, очень довольный своей остротой.

Бродовский посмотрел на доброе, подвижное лицо с белоснежной бородкой и уютными лучиками в углах глаз, и ему стало легче при мысли, что этот замечательный человек так понимает его и умеет в трудную минуту найти нужные, ободряющие слова.

- Нет, Викентий Александрович, я мечтаю не о розах с капусту и даже не о трех-четырех урожаях в год.

Резниченко вышел, на ходу кивнув головой. Зорин скосил на него глаза и продолжал:

- Знаю, конечно, Михаил Николаевич, знаю о ваших радиофизических мечтаниях, знаю. Хорошо, что мечтаете. Но, чтобы сделать в науке что-либо значительное, нужно очень много трудов. Ох, как много! Нужно долго и упорно допрашивать природу и думать о том, - академик помолчал немного, покрутил свою бородку и твердо закончил, - чтобы эти труды не оказались бесплодными.

- Викентий Александрович! - Михаил вспомнил о "Защите 240" и взволнованно спросил: - Вы о Сергее?

- Да. Он очень меня беспокоит... Он друг ваш... Поддержать его надо. Да, поддержать.

Зорин засуетился и мелкими шажками, часто переставляя палку с тяжелым набалдашником, поспешил из лаборатории.

"Расстроился старик. Любит он Сергея".

Бродовский еще долго ходил по комнате, рассматривая приборы, осторожно прикасаясь к растениям. Сергей ушел. Ушел далеко, навсегда. Это ясно. Можно ли сделать что-нибудь теперь? Ведь Сергей, работая в биологической лаборатории, не был допущен к разработке особо секретной "Защиты 240". Но неужели он, даже не зная о ней, так и не может понять, что его защитные каски - это полумера? Как объяснить ему, а особенно теперь? Глупо получилось, по-мальчишески... А старик... Он все понял. Сколько же такта, сколько душевной заботы и отеческого внимания, а вот Сергей... Стало страшно при мысли о том, что старый, больной академик может узнать о происках Сергея. Как это расстроит его... при его здоровье... Надо поговорить с Сибирцевым, с Титовым и надо... Да, перебазироваться в Славино!

Бродовский еще раз окинул взглядом лабораторию, посмотрел на все, что с такой любовью создавалось им и его сотрудниками, посмотрел на аппаратуру, в которой уже не пульсировал ток и которая казалась мертвой, ненужной, на растения, так и не открывшие ему своей тайны, выключил свет и вышел.