Анатолий Мельников - Лифт

Он начал перечислять прочитанные им произведения в хронологическом порядке. Среди прочих он назвал "Житие святого человека божия Алексия", "Повесть об Акире премудром", "Поучение Владимира Мономаха", "Повести временных лет", "Слово о полку Игореве", "Задонщину", "Домострой", "Прение живота и смерти"... Иностранный Писатель говорил без запинки, словно читал хрестоматию по древнерусской литературе. Упомянул он и самые начала непереводных произведений на Руси: "Сочинения протопопа Аввакума", "Вирши Симеона Полоцкого и Кариона Истомина", "Эпитафию Сильвестра Медведева на смерть Симеона Полоцкого" и другие. Потом заговорил о русских классиках восемнадцатого, девятнадцатого и начала двадцатого века. Иногда, в ходе перечисления, попадались малознакомые имена, вроде авторов старинных песен: Ивана Макарова, Дмитрия Давыдова, Леонида Радина, Екатерины Студенской, Алексея Мерзлякова, Евгения Гребенки, а то и вовсе не известные фамилии. Причем последние, как ни странно, относились все больше к современным литераторам, на которых у меня не хватало времени.

"Ну и иностранец, - с завистью подумал я, - не голова, а лазерный диск компьютера!"

Гость наконец смолк, вглядываясь в синие, с солнечными бликами, волны моря.

- Странные вещи пишут у вас в книгах, - задумчиво произнес он вдруг. Одно произведение я тщательно проверил, и оказалось, что оно не соответствует подлинным историческим фактам.

Я насторожился.

- Вот, например, князь Андрей Болконский, а также семья Ростовых и другие персонажи в произведении графа Льва Толстого "Война и мир", продолжал Иностранный Писатель, - ведь таких реальных личностей не существовало... Это подтверждается всем произведенным мною анализом романа. Я просмотрел все бумаги графа, побывал в его доме в Ясной Поляне. Пришлось проверить даже по регистрационным записям Москвы, а также по родословным книгам дворянства. Нигде нет ни строчки! Никаких упоминаний об этих аристократах... То же самое, к слову, я обнаружил в сочинениях сэра Вальтера Скотта. Интересно, но с фактами не совпадает! Я посетил музей в Абботсфорде, в Шотландии, где нынешняя хранительница наследия писателя, его праправнучка по имени Патришиа любезно предоставила мне возможность читать бумаги сэра Вальтера.

- Разумеется, их не было, - спокойно согласился я.

Мой собеседник резко приподнялся на своем лежаке.

- Ага! Вы признали это! - выпалил он.

Я никак не мог взять в толк, что его так взволновало.

- Вы только что признали, что некоторых персонажей "Войны и мира", как и большинства героев сэра Вальтера Скотта, как реальных личностей, никогда не существовало.

- Да, конечно. Но что вас так удивляет?

- Меня удивляет то, что у вас пишут о вымышленных личностях. Вам самим это не кажется странным?

- Нет, не кажется, - ответил я. - Ведь речь идет о литературе художественной, где такая вольность считается нормой.

- Хм... Нормой? А вымышленные события - тоже норма?

-Да.

- Значит, ваших читателей устраивают вымышленные истории о вымышленных личностях?

- В основе художественного вымысла лежит повседневная реальность. А вымышленные, как вы настойчиво повторяете, личности имеют в жизни вполне реальных прототипов.

- Почему же ваших авторов - да и читателей - не устраивают сами прототипы? Они что же, недостаточно интересны? Требуется приправить их вымыслом, как некое пресное блюдо - специями?

Солнце снова добралось до наших пяток, так что нам срочно понадобилось передвинуться в тень.

- Существует целое направление "литературы факта", - начал я, - где реальны и события и люди. Имеются, наконец, мемуары, письма, дневники и другие документы. Мы бы многого не узнали о своем великом Толстом, не будь у нас всего этого. Да и о многих других. А какую литературу вы сами предпочитаете?

- Я - за документальную литературу. Там, где я родился, целые поколения моих сограждан воспитываются на ней. У нас - это единственно признанная литература. Наши авторы пишут о конкретных индивидуумах и реальных событиях...

- Но мне кажется, - напомнил я, - что лишь недавно вы с симпатией отзывались о древних апокрифах - произведениях насквозь вымышленных. В свое время они тоже не приветствовались и даже были под запретом, поскольку противопоставлялись литературе канонической...

- Хм, - произнес Иностранный Писатель, будто поперхнулся, и тут же продолжал: - В последнее время - не могу об этом умолчать - начали появляться отдельные нетипичные произведения, в которых фигурируют вымышленные персонажи.

Наша критика встречает их в штыки. Идеологи разоблачают их с высоких трибун, как явления чуждые и нездоровые. Таким писателям трудно найти издателя.

- Вы считаете это нормальным явлением?

- Я считаю документальную литературу единственно приемлемой, - твердо сказал Иностранный Писатель. - В нашей литературе, да и во всем изобразительном искусстве, - все реально. Зачем что-то выдумывать и тем вводить людей в заблуждение? Зачем сочинять небылицы? Ведь каждая особь любого общества разумных существ - уникальна. В силу этих причин книги наших авторов посвящены конкретным историческим личностям и событиям. И только.

- Любопытно. Я и не знал, что у нас на Земле есть уголки, где к литературе и искусству подходят с такими мерками.

- Вы сказали: на Земле? - глаза Иностранного Писателя сузились.

- Ну да.

- Не знаю, готовы ли вы к встрече с инопланетянами. Моя человеческая внешность - всего лишь видимость, чтобы не привлекать к себе внимание. Я прибыл сюда из галактики "Голубая туманность"...

- Надеюсь, вы меня не разыгрываете?

- Ничуть.

Признаюсь, я ему сразу поверил. И, как только это произошло, меня взяла оторопь. Одно дело слышать о пришельцах, и совсем другое столкнуться с кем-либо из них нос к носу.

Но внешность у него была самая что ни на есть земная. Гость словно читал мои мысли, поскольку тут же сказал:

- Пришлось обо всем позаботиться, чтобы избежать ненужных эмоций. В массе своей человечество не готово к контактам со внеземными существами. Поэтому я появился здесь под видом Иностранного Писателя...

Постепенно я обретал присутствие духа. Неожиданно я стал обладателем сокровеннейшей тайны, связанной с заветной мечтой человечества встретиться во Вселенной с себе подобными.

"Мой" Иностранный Писатель не был похож на глубоководных пришельцев из Бермудского треугольника. Он мог существовать рядом с человеком. Жил в одном со мной доме - разговаривал, загорал, принимал пищу. Впрочем, последнее ничего не доказывало. С уверенностью можно было говорить об ином виде космических пришельцев - о посланцах галактики "Голубая туманность".

Встретиться с новым видом - большая удача не только для меня, как автора фантастических рассказов, но и для всего человечества. Для того чтобы пообщаться с новыми пришельцами - а ведь Иностранный Писатель явно не был один на нашей планете, - не нужно было забираться в батискаф и опускаться в глубины океана. Пришелец был здесь, рядом. Да и языковой барьер оказался преодоленным как бы сам собой.