Виктор Меньшов - Храм Василия Блаженного

- Батя! Держись! - закричал Сергей, бросаясь к дереву. - Я сейчас залезу к тебе!

- На фига ты мне здесь нужен? - рассердился Тарас Миронович. - На плечах будешь меня вниз спускать?!

- Батя! - прокричал Григорий. - Ты там как, держишься?!

- Нет, Гришенька, - сердито огрызнулся отец. - Я летаю. Ну ты и спросил! Надо же было такого дурня уродить!

- Ты держись, мы что-нибудь придумаем! - помахал Сергей.

- Если мне висеть до тех пор, пока вы что-то придумаете, то я за это время шишкой стану. Вы лучше китель под деревом растяните на руках, под тем местом, где я вишу.

- Ага! Здорово! - обрадовано завопил Сергей. - Мы натянем китель, а ты на него прыгнешь!

- Вот спасибо, сынок! Может, ты меня в носовой платок поймаешь? совсем рассвирепел отец. - Бинокль, дурьи головы, на китель ловите. Не поймаете - спущусь, ноги выдерну! Если, конечно, спущусь.

Это он уже себе под нос, не слышно, снимая с шеи бинокль, с трудом удерживаясь на одной руке.

- Готово, батя! Натянули! Бросай!

- Ты его прямо отпусти - и все!

- Оп-па! Поймали! Цел бинокль!

- Ну, хотя бы бинокль цел. И почему я не птица?! Ребятишек от дерева уберите подальше. Сорвусь если, - расплющу!

- Держись, отец!

- Я что - акробат, что ли, столько висеть? Посмотрите лучше, что там, под горкой, в том месте, где я вишу, куда мне лететь...

- Ручей там, батя!

- Ручей - это хорошо...

- Не! Ты туда не прыгай! Там по склону овражка до самого ручья на дне - чертополох, да малина с шиповником!

- Хорошо, сынки! Спасибо за заботу, ласковые вы мои! Я вверх прыгну. Или стороной облечу... Ох, сейчас отпущу!

- Пацаны! Быстро все в сторону! - распорядился Григорий. - И уши закройте!

- Уши-то зачем? - поинтересовался Сергей.

- Ты что, отца не знаешь? Он же не только падать будет, он еще и слова всякие... нехорошие, говорить будет.

Отпусаюууууу! / звук свободного полета /. Мать! Мать Мать!-ать-ать-ать.../склон и шиповник/. Оп-оп-оп-оп! / не совсем так, но фонетически близко: это чертополох и ручей/.

- Батя! - заорали, свесившись в овражек, обеспокоенные сыновья. Вылезай! Мы поддержим!

- Спасибо, сынки! Вы меня уже поддержали!

Охая и пыхтя, как паровоз, Тарас Миронович долго и упорно карабкался по скользкому и заросшему всякой колючкой склону. Лез он долго, склон был крутой. Наконец над краем овражка показалась голова участкового, с основательно исцарапанным лицом.

- Руку! - выдохнула с трудом голова.

- Что, батя? - ласково спросил Григорий, наклоняя к нему заботливое лицо.

- Ты что - издеваешься?! Руку, говорю, давай! Еле держусь!

Григорий с готовностью протянул отцу крепкую руку, все столпились возле края, готовясь увидеть картину спасения доблестного участкового любящим сыном.

Тарас Миронович с облегчением вздохнул, левой рукой продолжая удерживаться за хилый кустик, правую протянул в сторону надежной ладони сына.

И тут случилось страшное: Григория укусила оса. Она укусила его в лоб. Прямо между бровей. От боли и неожиданности Григорий инстинктивно стукнул себя правой ладонью по месту укуса на лбу.

В это же самое мгновение правая рука его отца вместо надежной и такой, казалось, близкой ладони сына поймала пустоту. Ухватиться за что-то другое он не успел: кустик, который удерживал его шаткое равновесие, покинул склон и улетел вниз.

Вместе с Тарасом Мироновичем.

На этот раз дети заткнуть уши не успели. Поэтому прощальное слово улетающего в бездну участкового навсегда врезалось в память слышавших его мытаринских пацанов, сохранилось впоследствии в виде бережно передающейся из уст в уста легенды, как некогда передавался знаменитый Большой Матерный Загиб Петра Великого.

Пацаны переглянулись и восторженно подвели итог услышанному:

- Вот это круто! Класс!

- Ребята! Уйдите от края! - поспешил вмешаться Сергей. - И не слушайте, сейчас дядя участковый вылезать будет! Нечего вам это слушать.

- Ну да! Нечего! - возмутились мальчишки. - Мы такого ни у кого не слыхали!

Когда Тарас Миронович вылез, он только и сумел сказать сыновьям:

- Поговорим дома.

Чем весьма испортил им настроение. Молча оделся и, кивнув сыновьям, направился к горке, на которой был Васька. Пацанам категорически было велено оставаться на месте.

- Петька! Полезай на дерево с биноклем! - скомандовал Колька. Оттуда все увидишь, нам скажешь, мы все равно первые в поселке знать будем, да еще и другим рассказать успеем...

Так оно и вышло.

Храм

Из-за огродов, из-за сараев, на улочки поселка обрушилась с воплями босоногая ватага мальчишек, орущих во всю Ивановскую:

- Ваську заарестовали! Милиция Ваську Пантелеева заарестовала! Васька покражи делал! Ваську заарестовали!

Взбудораженные пронзительными воплями, повыскакивали на улицы все, кто в это время дома был. Вышла за ворота и Анастасия Николаевна, привлеченная шумом. Услышав, что Ваську ее арестовали, да еще и за воровство, схватилась она за сердце. И посерев лицом, прислонилась к стене дома, возле которого стояла. Все окружающие сразу примолкли, заметив как-то вдруг, какая она уже совсем старенькая старушка.

- Васькууу... - заголосил было по инерции кто-то из мальчишек, но тут же схлопотал подзатыльник и заткнулся.

Все стояли в ожидании, высыпав на край поселка, за сараи. Переминались с ноги на ногу, поглядывая виновато на Анастасию Николаевну, словно ища у нее за что-то прощения.

И вот показались.

Впереди всех шагал Тарас Миронович: грязный, оборванный, с оцарапанным лицом, но с гордо поднятой головой. За ним следом шел Григорий, в сдвинутой на самый затылок фуражке. На лоб она не налезала. Он вел за руку Ваську, крепко вцепившегося в него. Сзади шагал, по журавлиному высоко поднимая ноги, Сергей, нагруженный корзиной, ящиком с инструментами, лопатой, веревкой через плечо и бренчащим ведром ядовитого оранжевого цвета, снятым Васькой с какого-то пожарного щита.

- Ой, мамыньки! Гляди, как Васька милицию потрепал! - ахнули в толпе, завидев растерзанного Тараса Мироновича.

- Смотри, смотри! Ваську за руку ведут, сопротивлялся, кажись, сильно.

- Ой, Васька! Ой, бедокур! Что будет?!

Анастасия Николаевна с трудом отделилась от стены и пошла навстречу вышагивавшему впереди Тарасу Мироновичу.

Тот шел неестественно прямо, держа за спиной фуражку. Завидев приближающуюся Васькину мать, он завертел головой, высматривая, куда бы улизнуть, но она уже приблизилась к нему вплотную и спросила, глядя ему прямо в глаза, которые лукавый участковый старательно скашивал куда-то за спину.

- Ты, Тарас, не косись, не косись! Ты мне прямо отвечай - это Васька мой тебя так подрал и личность тебе покарябал?

- Да ты что, - очумела?! - Тарас Миронович вытаращился на нее. - Это я сам! Это я... Это я с дуба упал.

При этих его словах, несмотря на всю серьезность происходящего, собравшиеся жители поселка взорвались хохотом.