Роберт Шекли - «Если», 1999 № 09

— Ну не моего же…

— Ты что, уже не лигист?

— Лигист, ренегат — какая мне разница? Я уступчивый. Не только Лига теряла здесь свои корабли, ренегаты тоже теряли. Теперь живем бок о бок. Конечно, такие, как мы с тобой, здесь редкость, большинство населения планеты на этих уступах и родилось. Кто уступчивый в двадцатом поколении, а кто и в тридцатом…

— А ты в первом? — съязвил Леман.

— Не один я, — сказал Валентин. — Еще Хенрик. А помнишь, лет семь назад была большая драка в этом секторе и нам наваляли? Хотя, ты же еще в курсантах ходил… Короче, минимум три подбитых истребителя нашли спасение на этой планете. Грег, Иост и Тенгиз. Может, и еще кто был, не знаю. Так вот, Тенгиза я встретил в прошлом году, он хороший летун и охотник на птицекрылов. Женат, очень привязан к детям, их у него двое. Звал к себе, обещал помочь сделать планер. Иоста пока не встречал, но как-нибудь соберусь навестить. Говорят, он живет где-то на нижнем уступе, рыбачит. Один Грег не выжил. Да ты-то его должен помнить, норов у него был тот еще! Уступчивым он никогда не стал бы, нечего было и пробовать…

— А ты? — спросил Леман.

— А я стал. Поначалу едва не спихнули, но потом обошлось. Только посоветовали впредь не ложиться на краю, ну я в тот же день и перебрался на другой уступ. А там уже легче дело пошло, я после первого урока ученый стал…

— То есть уступчивый?

— Это не так плохо, поверь. Жить всегда хорошо. А иного способа выжить здесь просто не существует. Не веришь — попутешествуй по уступам, посмотри. Ни тебе, ни мне не изменить то, что нащупывалось столетиями отсева неуступчивых. Люди разные, а система всюду одна. И знаешь, она мне нравится.

Лемана передернуло.

— Чем же, интересно?

— Свободой.

Это прозвучало до того смешно и дико, что Леман растерялся, вместо того чтобы расхохотаться во все горло. Словно личинка короеда, заклинившись в прогрызенном отнорке, вздумала вдруг порассуждать о бесконечности Вселенной. Свобода — на этой каменной полочке?! Свобода невзначай сорваться с карниза — самому или не без посторонней помощи — и с долгим криком полететь вниз, навстречу гибельным бурунам беснующейся реки?

— И ты не хочешь, чтобы тебя вытащили из этой дыры?

— Нет.

— Почему?

— Я уже ответил.

— Ты был классным пилотом, — сказал Леман, в ответ на что Валентин досадливо махнул рукой. — Нет, ты послушай… Кто, скажи мне, был лучшим в штаффеле командиром звена? Ты. Кто подбил крейсер ренегатов и был награжден Золотой Молнией третьей степени? Тоже ты. Кому разрешали свободную охоту? На кого молились молодые лейтенанты — разве не на тебя? Я сам молился! — Леман уже кричал. — А скольким тыловым шавкам ты набил морду, помнишь? Ты был человеком ТАМ, ты-это еще не забыл? А кто ты ЗДЕСЬ?

— Уступчивый. — Валентин лучезарно улыбнулся. — Ты погоди, не кипятись, я тоже не вдруг привык. Только вот какое дело: когда я, по твоим словам, был человеком, а по-моему, кем-то иным, надо мной стоял командир штаффеля, а над ним командир бригады, а над ним еще кто-то… много их было, всех не упомнить. Я с удовольствием прожил бы без них — вот и живу. С удовольствием. Здесь надо мною только небо.

— В которое ты никогда не взлетишь!

— А кто сказал, что свобода дается бесплатно? Вопрос лишь в том, велика ли цена.

— А слева стена, — едко продолжил Леман. — А справа пропасть. Свобода!

— Потому и свобода, — благодушно сказал Валентин. — Потому и нет никакой власти, что любой объявившийся пахан в два счета опишет параболу, даже если навербует себе приспешников и вовсе откажется от сна. Какой-нибудь приспешник его и спихнет, чтобы самому стать паханом… Наверное, были когда-то прецеденты, раз об этом до сих пор сказки рассказывают… детям, понятно. Взрослым не нужно.

— Свобода, основанная на страхе? — Леман язвительно покривил рот. — Она тебе нравится?

— Когда ты сможешь предложить другое основание, я тебя внимательно выслушаю. Но, по-моему, его просто нет. Для нас, людей — во всяком случае. Вернее, пока мы люди, а не ангелы.

Валентин отлип спиной от скалы и сладко, с ленцой, потянулся, разминая затекшие мышцы. Встал на ноги, взглянул вдоль каньона, затем вверх.

— Заболтался я…

— Тебе пора, — хмуро сказал Леман. — Я понимаю. Надеюсь, еще увидимся.

Удалось ли ему скрыть сомнение, нет ли — кто знает.

— Хочешь, полезли вместе, — предложил Валентин. — Вдвоем веселее. И безопаснее, между прочим. А не хочешь — оставайся здесь, уговаривать не стану. У нас каждый решает сам за себя — зачем ограничивать свободу? Кому это надо?

— Свободу подчиняться дурацкой необходимости или помереть в тот же день. — Леман сплюнул под ноги. — Ты это называешь свободой?

Валентин посмотрел на него с веселым прищуром.

— А другой свободы не бывает. Это я так говорю, на всякий случай. Вдруг до тебя еще не дошло? Хотя ведь простая вещь… Или ты подчиняешься безусловно необходимому для выживания, или можешь не стараться выжить — все равно не получится. Притом, по-моему, подчиняться необходимости много приятнее, чем какому-нибудь хмырю, чье преимущество перед тобой заключается лишь в количестве звезд на погонах, разве нет?.. Так ты со мной или остаешься?

— Мне нельзя наверх, — пробурчал Леман. — Там меня знают.

— И здесь скоро узнают, можешь не сомневаться. Даже если не сглупишь. Думаешь, тут связи нет? Где торговля, там и связь. Скоро по всем уступам пойдет весть, что появился неуступчивый с твоими приметами. Спихнуть вниз, может, и не спихнут, но и помощи не жди.

— А есть ли разница? — Леман выдавил улыбку. — Особенно во время бури?

— Никакой, — признал Валентин. — Так ты со мной или нет? Решай скорее, мне некогда.

— Убьют.

— Если я за тебя поручусь, сразу не убьют. А дальше сам решай, как жить. Выдолбишь, например, новую нишу под хранилище или убежище для немощных, так и совсем простят. Ниши всем нужны.

— Ни хрена себе! — изумился Леман. — Это ж работы на год!

— Лет на пять, — поправил Валентин. — Ну и что? Сколько надо, столько и будешь работать, причем по своей охоте, без принуждения. Или очень скоро совершишь продолжительный полет. Выбирай.

— Какой уж тут выбор…

— Какая свобода без выбора? Выбор всегда есть. Можешь попытаться пожить отшельником — вдруг тебе повезет? Только я бы не советовал.

Не дождавшись ответа, Валентин махнул рукой и полез по скале, цепляясь за крошечные неровности ловко, как муха. Друг называется, с тоскливой маетой в душе подумал Леман. Хотя какой он мне теперь друг? Точно такой же, как всем другим в этом каньоне, на этих уступах. Уступчивый он…

— Стой! — закричал он, и Валентин, без видимых усилий повиснув на скале, повернул голову и посмотрел вниз.

— Решился наконец?