Сергей Михайлов - Далекие огни

— Понимаешь… никто ничего не знал… все думали, что ты… что тебя нет в живых. Словом, мы сказали ей, что ты умер.

Как это произошло, Сергей уже не помнил. Его кулак со свистом рассек воздух и сочно впечатался в физиономию Павла. Тот ухнул от неожиданности, вылетел из кресла и с грохотом распластался на полу. Сергей подул на костяшки пальцев и прошипел:

— А вот за это ты ответишь особо.

На шум тут же прибежала Лариса. Увидев следы крови на лице «друга семьи», она вскрикнула и метнула в Сергея злой, почти ненавидящий взгляд.

— Мясник! Это единственное, на что ты способен… Как ты, Павлуша?

Сергей уже взял себя в руки, однако о происшедшем нисколько не сожалел.

— Уж куда мне до твоего благодетеля, — язвительно заметил он. — Он-то уж точно способен на большее.

Она резко повернулась к нему.

— Зачем ты приехал, зачем? Все было так хорошо, все наладилось, успокоилось. Ну что тебе здесь надо?

Сергей вздрогнул. Последние слова жены хлестнули его по сердцу, словно казацкой нагайкой.

— Собственно, я приехал домой. К себе домой. — глухо произнес он. Он говорил тихо, медленно, с трудом сдерживая себя. — В конце концов, я приехал к дочери. Имею я на это право?

— Не имеешь! — вдруг выкрикнул Павел, вскакивая на ноги с прижатой к разбитому носу бумажной салфеткой. — Не имеешь, понял? Целый год шлялся черт знает где, сказочку красивую про амнезию сочинил, а теперь, видишь ли, заявляется как ни в чем не бывало и предъявляет права! На что? На что? На семью? Нет у тебя семьи! И дочери у тебя нет! Бросил ты их, понял? Все, поезд ушел!

«А ведь если рассудить здраво, — подумал Сергей, — этот тип с расквашенным носом во многом прав. Действительно, выходит, что я их вроде как бы бросил… Да только плевать я хотел на его правоту. С высокой колокольни».

В прихожей хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в квартиру.

— Папа!

Сергей резко обернулся. В дверях стояла Катя, его десятилетняя дочь.

«Как она выросла!» — успел подумать он. Уже в следующий момент она, словно вихрь, пронеслась через комнату и очутилась в его объятиях.

Он крепко прижал маленькое тельце к груди. Слышал, как быстро-быстро бьется ее сердечко. Ощущал ее прерывистое дыхание на своем лице. И чувствовал, как глаза его заволакивает предательская влага.

— Папочка! Как долго тебя не было! — лопотала она громким шепотом.

Ноги его задрожали, и он опустился в кресло. А она клубочком свернулась у него на коленях, прижавшись щекой к его щеке. Потом порывисто отстранилась и долгим, изучающим, пытливым, почти взрослым, взглядом смотрела ему в глаза. И снова прижалась к нему, обвив тоненькими загорелыми ручонками его шею.

Он отвернулся к окну: ему не хотелось, чтобы те двое видели сейчас его лицо.

Катюша зашептала ему на ухо:

— А дядя Паша сказал, что ты больше никогда не приедешь. Но ты ведь не мог не приехать, правда?

— Правда, Катенька, правда, дочка, — прошептал он в ответ. — Видишь, я приехал.

— Где же ты был так долго?

— Далеко. Очень далеко. Мне было плохо без тебя.

— И мне, папочка. Я ждала тебя, долго-долго. А дядя Паша обманщик.

Это еще мягко сказано, подумал он про себя. «Дядя Паша» вор и мерзавец.

Лариса и Павел тем временем вышли из комнаты, оставив отца с дочерью наедине. Из соседней комнаты донесся их взволнованный шепот.

А Сергей… он и сам не знал, радоваться ему или выть от горя. Да, жены у него больше нет, это он уже понял, зато у него есть дочь, Катюшка, которая по-прежнему его любит и которой он нужен, — единственный маленький человечек, не предавший его. Что ж, ради этого стоило жить.

— Знаешь, папочка, мама сначала все плакала, плакала, ждала, когда ты приедешь. А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.

— А ты? Ты плакала?

Она кивнула и уткнулась носиком ему в щеку.

— Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?

Он пожал плечами.

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было давно, еще зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она все не верила и опять плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама поверила.

Он осторожно снял ее с колен и поставил на пол.

— Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой… и дядей Пашей.

— А ты опять не уедешь? — с тревогой спросила она. Она казалась такой маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал ее к себе.

— Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.

— Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.

Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.

Когда он вошел, Лариса и Павел прервали бурное объяснение и настороженно уставились на него. Они стояли рядом, совсем близко друг к другу, в глазах их застыл немой вопрос… и еще что-то. Враждебность. Да, именно враждебность, Сергей ясно уловил это в устремленных на него взглядах. Враждебность, отчужденность, какая-то затравленность и откровенная неприязнь. Он криво усмехнулся: что ж, теперь-то уж Лариса убиваться по нему не станет, если с ним внезапно что-нибудь случится. А случиться может, это он знал наверняка.

Он потерял ее навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об этом.

Он прошелся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая кривить рот в усмешке.

— Ну что, обо всем договорились? Впрочем, это ваши проблемы. — Он уселся в кресло как раз напротив них. — А теперь — вон. Оба.

Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса — и тем больнее хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от разряда током.

— Что? — прохрипел Павел.

— Я сказал — вон, — повторил Сергей.

— Что значит «вон»? Это все-таки моя квартира! — возмутилась было Лариса.

Сергей замотал головой.

— Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас — вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.

— Ну знаешь ли… — подал голос Павел. — Это все-таки свинство с твоей стороны.

— А тебе я вообще слова не давал, понял? — Он повернул голову к Ларисе. — Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще способен.

Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.

— Катя! — крикнула Лариса. — Собирайся. Мы едем.

Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки — так, что суставы громко хрустнули.

— Катя останется со мной, — сухо, не повышая голоса, произнес он.

— Как это с тобой? — Лариса, казалось, была искренне удивлена.

— Катя останется со мной, — все так же тихо, но с металлом в голосе, повторил он.

— Ну уж нет! — воспротивилась Лариса. — Я все-таки мать. И потом, это же просто смешно!