Сергей Михайлов - Стрела архата

Тут он вспомнил про Чудакова. Глаза его вдруг вспыхнули интересом и устремились на готового уже покинуть кабинет экспедитора.

-- Погодите! -- крикнул Щеглов. -- Один вопрос. Вспомните, только постарайтесь не ошибиться, сколько выстрелов вы слышали прошлой ночью? Подумайте, подумайте хорошенько!

Чудаков понял, что случилось что-то непредвиденное, и сердце его забилось от пока еще неясного предчувствия. Он напряг свою память и убежденно ответил:

-- Один.

-- Вы в этом уверены? -- спросил Щеглов, весь подавшись вперед.

-- Могу в этом поклясться.

Щеглов шумно выдохнул и как-то весь сник.

-- Ладно... -- рассеянно произнес он. -- Спасибо за помощь. Можете идти, Чебуреков, или как вас... забыл...

-- Чудаков.

-- Что? Ах да!.. Чудаков. Прощайте...

Чудаков покидал кабинет следователя в смятении. Оказавшись на улице, он предался тревожным думам. Из телефонного разговора Чудаков понял, что произведенное только что вскрытие выявило внезапную деталь: в теле профессора Красницкого обнаружено две пули, хотя, со слов следователя, Храпов стрелял только единожды, да и сам Чудаков был уверен, что чувства не обманули его. Он слышал только один выстрел -за это он мог поручиться. Какой же вывод?..

Вечер был теплым и в то же время свежим и приятным. Ставшее к концу дня багровым, солнце низко висело над горизонтом -- там, где горизонт был чист от скоплений многочисленных московских зданий. Жизнь в городе в эти часы оживала: полчища москвичей, окончив работу, с горящими глазами носились из магазина в магазин в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы употребить в пищу либо надеть на себя, но часто эти поиски затягивались не на одни сутки, и обессиленные москвичи, хмурые и злые, понуро возвращались домой не солоно хлебавши, чтобы вечером забыться под взглядом всемогущего чародея Кашпировского. Чудаков стоически переносил эти издержки Перестройки и поэтому привык довольствоваться малым. Зайдя в попавшийся на пути гастроном, он приобрел практически весь ассортимент продуктов, бывший в наличии на прилавках: полбуханки черного хлеба, банку "Салата дальневосточного", две тушки сардинеллы х/к и кооперативную "клюкву в сахаре" за рубль пачка; горох, крупу "Артек" и сизо-фиолетовых полуощипанных кур он взять не решился. С этими покупками он и прибыл домой.

В своей московской квартире Чудаков имел некоторый запас продуктов, рассчитанный на довольно длительное безвыходное пребывание в ней при полном исчезновении последних с прилавков столичных магазинов. В основном здесь была собрана богатая коллекция всевозможных консервов, дефицитных круп (рис, гречка и даже макароны), копченостей и сухофруктов, но не последнее место среди всего этого изобилия занимали также сахар, соль и чай. Не следует, конечно, думать, что Чудаков был одержим страстью к столь характерному для нынешних времен накопительству. Нет, наш бескорыстный сыщик был выше этого. Все это богатство сыпалось на него из соседней квартиры, где жила чета немолодых бездетных супругов, работавших на продовольственной базе и считавших своим долгом поддерживать хорошие, если не сказать -приятельские, отношения с молодым работником овощного магазина. И хотя Чудаков редко баловал своих соседей дарами "черного хода" магазина "овощи-фрукты" No 257 (не посылать же их к черту, если тебя слезно умоляют достать хотя бы пару свежих огурчиков на Новый год!), они, несмотря на бурные протесты с его стороны, продолжали одаривать его "чем Бог послал" (по их собственному выражению), причем брали с него не более двадцати процентов сверх госцены. Чудаков же не умел отказывать и, идя на конфликт с совестью, переплачивал за дефицит столько, сколько с него просили -- и никогда не торговался. Следует отдать ему должное: часть "левых" продуктов он отсылал матери в деревню, часть продавал за собственную цену товарищам по работе -- в убыток себе, заметьте! -- а то, что оставалось -- оставалось, право же, совсем немного -- потреблял сам. Не помирать же с голоду, в конце концов!

Поэтому Чудакову не пришлось безутешно ходить из угла в угол своей единственной комнаты в поисках чего-нибудь съестного -- в смысле поесть у него, чего греха таить, все было в полном ажуре. Выложив на стол покупки, он приготовил себе легкий ужин, без особого аппетита съел его, удобно устроился в кресле и в темноте надвигающихся сумерек глубоко задумался.

Какие же выводы можно было сделать из случайно подслушанного им телефонного разговора следователя Щеглова? Вывод первый: в профессора Красницкого стреляли дважды. Теперь возникает вопрос: кто и когда? Если допустить -- что совершенно невероятно, но все же -- если допустить, что второй выстрел был произведен сразу же вслед за первым, а Чудаков его почему-то не услышал, то единственным свидетельством, подтверждающим непричастность Храпова ко второму (или к первому?) выстрелу, являются слова самого же Храпова. Храпов же утверждает, что стрелял только один раз -- по крайней мере, так Чудаков понял из телефонного разговора следователя Щеглова. Можно ли верить Храпову? Думается, да. Ибо зачем ему скрывать такую мелочь, как количество выстрелов, когда он уже признался в главном -- в убийстве человека? Что ему даст эта ложь? Ровным счетом ничего. Значит, если даже допустить, что чувства обманули Чудакова, простая логика все же на стороне Храпова.

Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора стрелял кто-то еще. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно -- не Храпов. Тогда кто же? И когда -- до или после Храпова? Чудаков решил проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо Храпова, в ту ночь еще кто-то сидел в засаде и ждал своего часа. Выстрелить он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков отсутствовал, гоняясь за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут пятнадцать, так как именно в этот отрезок времени Чудаков находился достаточно далеко от поселка, где-то в районе станции -- ведь вблизи поселка он наверняка бы услышал выстрел. Все же остальное время, вплоть до самого утра, Чудаков находился в каком-то десятке метров от места происшествия и не услышать выстрела просто не мог.

Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный вполне мог проникнуть в дом профессора Красницкого и -- что же? Если профессор к этому времени был уже мертв, то во втором выстреле необходимости не было, а если неизвестный все же выстрелил, значит, профессор был еще жив. Откуда следует, что выстрел Храпова оказался не смертельным! (Где-то в глубине души Чудаков был бы очень рад такому обороту дела, ибо Храпов почему-то был симпатичен ему.) Логично? Вполне. Правда, одно "но" делало эту версию несостоятельной. Чудаков хорошо помнил, как холодна была рука профессора, когда он коснулся ее. За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро остыть. Но не могло оно остыть и за полчаса! Значит...