Журнал «Если» - «Если», 2012 № 04

Старший хотел что-то сказать, но Лурье жестом его остановил.

— Ладно, в конце концов это ваше дело. Так где документы?

— Сейчас принесу. Но, может быть, вначале все-таки я проведу в дом моих гостей?

Боевики переглянулись с Лурье и друг с другом, но возражать не стали. Мы с Петровскими подхватили сумки и вошли в дом. Через открытую дверь за нами наблюдали «ангелы». Я провел семью Петровских через холл в комнату с матрасами, самую просторную в доме, и закрыл за ними дверь, после чего вернулся в прихожую.

— Извините, господа, — сказал я. — Теперь поступаем так, как договорились. Ждите ровно пять минут. Дверь я прикрою, но запирать не буду. Только пять минут!

На лицах «ангелов» ясно читалось презрение к моим маневрам, они даже не пытались его скрывать. Двое боевиков побежали вокруг дома, видимо, чтобы пресечь мою попытку ускользнуть из окна одной из задних комнат. Но старший «ангел» не особенно беспокоился, и я его прекрасно понимал. Через пять минут, когда бумаги окажутся у них в руках, никто не запретит им вытряхнуть из меня все прочие секреты и вообще все, что угодно. Отсюда мне никуда не уйти. По моему лицу Лурье давно догадался, что все это я понимаю. Имитация честной игры могла прерваться в любую секунду, и этого я должен был избежать любым способом. Мне действительно очень нужны были эти пять минут.

Некоторое время адвокат смотрел меня то ли со скукой, то ли с удивлением. Наконец он повернулся к старшему «ангелу»:

— Сергей, пусть идет. Пять минут ничего не решают.

Я осторожно притворил за собой дверь. Неторопливо прошел через прихожую и холл в комнату, где меня ждали Петровские.

— Вот теперь все делаем очень быстро! — сказал я.

Мы действительно протиснулись через Дверь с невероятной скоростью. Ради нее я и построил свой дом. Обозначавшая ее серая, мерцающая вуаль висела посреди комнаты — как странно, что кроме меня ее никто не видел!

— И что теперь? — нервно сказал Петровский, когда мы оказались внутри кластера.

Женщины оглядывались, маленький с азартным воплем кинулся на приступ пружинящей туманной стены и совершенно довольный повалился на пол, получив ответный мягкий толчок.

— Здесь же почти ничего нет! — нервно сказал жена Петровского.

Я испытал смущение. Действительно, это кластер предназначался лишь для меня одного и обставлен был весьма скромно. На гостей я просто не рассчитывал.

— Мы что-нибудь придумаем, — пробормотал я.

— Вы мне не ответили! — возвысил голос Петровский. — Мы просидим здесь, сколько сможем, потом вернемся в ваш дом — и что дальше?

— Дома, скорее всего, уже нет, — с грустью сказал я.

— В каком смысле?

— Когда они обнаружат, что мы исчезли, мой дом разберут по бревнышку. А что останется, сожгут.

— Но… мы здесь?

— Да успокойтесь. Мы здесь ничего не заметим. Петровский замолк, осмысливая услышанное.

— И что же дальше? — тихо спросил он.

— Вот это-то мы и должны обсудить сейчас…

Только два кластера из известных мне отличались от остальных. И отличие этого, второго, было удивительным. Вообще, этот кластер следовало бы назвать первым. Именно в нем я спрятался от своих детских врагов. Я провел там всего несколько минут, а когда вышел и добрался домой, то встретил насмерть перепуганных, измученных родителей, разыскивавших меня по всей округе вместе с соседями и милицией больше полутора суток. Тогда еще я ничего не понимал и потому был напуган не меньше родителей. К стене старого склада я не возвращался очень долго и даже пытался выбросить из памяти воспоминания о произошедшем. Понимание пришло позже.

Во всех кластерах течение времени было немного иным, чем в нашем мире, но в этом особенно. В первом из открытых мною день равнялся году, и когда много лет назад я полностью осознал, какими возможностями теперь располагаю, меня охватил восторг. К счастью, я не поддался незрелому желанию немедленно устремиться в будущее. У меня хватило здравого смысла оценить величину неизбежных потерь. Впрочем, совсем избежать глупых ошибок мне все же не удалось.

Я зашел в этот кластер еще один раз. Случилось это в пору юношеской любви — яркой, пылкой, неумелой, когда чувство настолько велико, что управляет тобой, лишая разума, побуждая совершать неразумные поступки, одинаково причиняющие боль и тебе, и партнеру. Я ушел в кластер, чтобы скрыться из жизни на месяц. С безумной самонадеянностью я решил, что мое внезапное и таинственное исчезновение заставит мою любимую не только страдать, но и многократно увеличит ее чувства. Она поймет наконец, что я для нее на самом деле значу, и пожалеет о причиненных мне обидах, большую часть которых я сам и придумывал.

В тот раз я ошибся в расчетах: проведенные в кластере несколько часов обернулись не месяцем, а шестьюдесятью четырьмя днями. Но я ошибся и в главном, потому что когда выбрался наружу, обнаружил, что мир почти не заметил моего демонстративного отсутствия и не счел его таинственным. Мои друзья при встречах припоминали, что не видели меня довольно давно, и вежливости ради интересовались, где это я так долго пропадал. А моя любимая была с другим…

Тогда, пережив и перемолов горечь утраты, я решил, что этот кластер станет для меня спасательным кругом только тогда, когда не будет иного выхода.

Прошли годы. Когда стало возможно, я купил участок земли с заброшенным складом, снес его и построил дом. Желания укрыться в кластере ни разу не возникало. Жизнь моя протекала довольно ровно. Конечно же, не без неудач и огорчений, однако юношеские мысли спасаться от них бегством во времени мне в голову не приходили. А теперь кластер спасал меня не от глупых намерений, а от вполне реальных и смертельно опасных врагов.

— Время в кластере течет медленнее, чем в нашем мире примерно в четыреста раз, — заканчивал я свои объяснения. — То есть один проведенный здесь день равен году. У меня тут есть запас пищи и воды, он не очень велик, но его хватит, чтобы о нас забыли. Трех или четырех лет объективного времени (для нас они протекут за четыре дня) будет вполне достаточно.

— Четыре года… — повторила Вика. — Вы хотите, чтобы мы вычеркнули из своей жизни целых четыре года?

— Из вашей жизни вы вычеркнете лишь четыре дня, — терпеливо сказал я. — Четыре года минуют там, а не здесь. Впрочем, я могу вывести вас отсюда, когда снаружи пройдет только месяц — для этого нужно подождать всего полтора часа. Вопрос в том, что вы станете делать дальше? Месяц — слишком короткий срок для обретения безопасности. Не думаю, что наши враги так быстро о нас забудут. Лично я рисковать не собираюсь…

Тут они принялись громко спорить. Не со мной — друг с другом. Я не вникал в суть разногласий и демонстративно отошел в сторону. Маленький Петровский переводил вытаращенные глазки с одного из спорящих на другого, потом не выдержал накала страстей и тихонько заныл. Не прекращая спора, мать подхватила его на руки и вытерла мордашку платком. Как ни странно, он перестал плакать. Сидел тихо, слушал, склонив к плечу матери голову, и посапывал. Через некоторое время спор завершился.