Николай Коротеев - «Мир Приключений» 1977 (№22)

Путевые эпизоды непринужденно вплетаются в сюжетную ткань того и другого романа.

В первом речь идет об открытии и разработке новых угольных залежей в Аберфойле. Рудники освещены электричеством, оборудованы механическими приспособлениями, превосходящими возможности техники столетней давности. Жюль Верн изобразил идеальную с его точки зрения угольную шахту будущего. Несколько странное заглавие объясняется самим автором: «Известно, что англичане дали своим обширным угольным копям очень выразительное название «Черная Индия», и эта Индия, быть может, еще больше, чем настоящая, способствовала поразительному обогащению Соединенного Королевства».

В недрах отработанных шахт вырастает юная Нелль, никогда не видевшая света дня, ни солнца, ни луны, ни звезд. И вот с помощью неожиданно обретенных друзей эта фея угольных шахт впервые покидает свое подземное царство. Ее изумленным взорам открывается небосвод, она ощущает дыхание ветра, видит панораму города, поля и горы, реки, озера, заливы, море.

Роман в этих главах становится лирическим. Первое знакомство девушки с необъятным миром, с природой Шотландии сообщает путевым эпизодам поэтический колорит.

С вершины холма она любуется в предрассветном сумраке Эдинбургом: «Там и сям поднимались высокие строения, остроконечные колокольни, и контуры их рисовались все отчетливее. В воздухе разливался словно какой-то пепельный свет. Наконец первый солнечный луч коснулся глаз девушки: это был тот самый зеленоватый луч, который поднимается утром или вечером из моря, когда горизонт совершенно чист».

Даже в открытом море этот любопытный феномен наблюдается не столь уж часто. Нелль посчастливилось невзначай. А Елене Кэмпбел, пожелавшей во что бы то ни стало увидеть зеленый луч, пришлось совершить путешествие на Гебридский архипелаг. В отличие от «Черной Индии», второй шотландский роман от начала до конца выдержан в лирической тональности. По преданию, зеленый луч приносит счастье тому, кто сможет уловить его. В поисках абсолютно чистого горизонта мисс Кэмпбел объезжает некоторые из Внутренних островов, знакомится в пути с молодым художником Синклером и… находит свое счастье, так и не заметив мелькнувшего зеленого луча.

А теперь о реальном путешествии.

Жюль Верн с Иньяром сначала заехали в Нант. Из родного города добрались катером до Сен-Назера, расположенного в месте впадения Луары в Бискайский залив, и взошли на борт «Принца Уэльского», делавшего очередной рейс в Эдинбург (пароход под таким названием фигурирует и в «Черной Индии»).

Пока огибали полуостров Бретань и через проливы Ла-Манш и Па-де-Кале достигли Лондона, Жюль Верн провел немало часов в машинном отделении в обществе судового механика и кочегаров, но больше всего любовался морем, испещряя заметками свою путевую тетрадь.

«Нет ничего изменчивей океана, только надо уметь наблюдать его во всех его бесчисленных переменах. Великое множество оттенков так чудесно слиты друг с другом, что труднее, пожалуй, охватить его в целом, во всем единстве и многообразии, нежели художнику уловить смену выражений на самом подвижном лице. От малейшего дуновения ветерка и перемены освещения в разные часы суток море непрерывно меняется. То оно совершенно спокойно, напоминает безмятежное спящее лицо, молодое, прелестное, без единой морщинки, то вдруг, чуть подымется ветерок, лицо переменится, его покроют морщины, морская пена убелит его сединой, оно мигом состарится, станет лет на сто старше, но будет не менее прекрасным, в фосфорическом капризном сверкании, покрытое кружевами пены…

Даже величайший художник не сможет запечатлеть на полотне все красоты моря. Ведь у него нет собственного цвета. Это зеркало неба, мутящееся от дыхания бурь. Синее оно? Синей краской его не изобразить. Зеленое? Не изобразить и зеленой. Море легче запечатлеть в ярости, когда оно мрачно, злобно, белесо, когда, кажется, небо смешало в нем все облака, которые над ним развесило.

Чем больше я смотрю на океан, тем все более величественным он мне представляется. Океан! Одним этим словом сказано все! Океан — это бесконечность, подобная небесному пространству, которое он отражает в своих водах!» («Зеленый луч», глава 13).

…В Лондоне стояли два дня. Оба друга исколесили вдоль и поперек столицу Великобритании на империале омнибусов, а потом разошлись в разные стороны — Иньяр надеялся в нотной библиотеке Музыкального общества разыскать нужные ему партитуры, Жюль Верн побывал в Депфорте (порт на Темзе, в юго-западной части Лондона), где готовили к первому пробному плаванию громадный трансатлантический пароход «Грейт Истерн» — «восьмое чудо света», о котором он позднее поведает в романе «Плавающий город».

В заливе Ферт-оф-Форт не было никакого волнения. Клубился туман, моросил дождь. «Принц Уэльский» ошвартовался в Лите, торговом порту, который издавна служил шотландской столице морскими воротами.

Эдинбург, в эпоху независимости резиденция шотландских королей, не только обликом, но еще более своей культурой заслужил название «Северных Афин». В XIX веке он стал также и промышленным центром. Над городом висела дымовая завеса.

Десятки фабрик и тысячи каминных труб до такой степени загрязняли воздух, что древняя столица Каледонии по справедливости заслужила и второе, менее поэтическое название «Старой коптильни».

Брат Иньяра рекомендовал хорошо знакомый ему «Ламберт-отель» (кстати, там останавливались Нелль и ее спутники), расположенный неподалеку от Кэнонгейт, главной улицы старого Эдинбурга. Этот скромный и уютный отель привлек наших путешественников еще тем, что мистер Ламберт и его дочь Амелия свободно объяснялись по-французски.

Встретив гостей из Парижа с чисто шотландским радушием, они подали настоящий шотландский обед. Сначала крепкий бульон, в котором плавал основательный кусок мяса, потом куриное рагу с пореем, достойное всяческих похвал. Все это запивалось прекрасным элем из лучших пивоварен Эдинбурга. Но главным национальным блюдом был пудинг из мяса и ячменной муки — замечательное блюдо, внушившее поэту Бернсу, напомнил хозяин отеля, одну из его лучших од. На десерт подали сыр и превосходно приготовленное овсяное печенье, а также по стаканчику хлебной водки, по словам мистера Ламберта, семнадцатилетнего возраста, то есть ровесницы мисс Амелии.

Белокурая девушка с голубыми глазами «цвета шотландских озер в ясное весеннее утро», Амелия до мельчайших подробностей знала свой родной город и с готовностью согласилась быть гидом молодых парижан.

Прежде всего, разумеется, она вывела их на Кэнонгейт и показала мрачный феодальный замок с четырьмя толстыми зубчатыми башнями по углам, перед которыми стояли часовые в старинных шотландских костюмах: юбки из зеленой материи, клетчатые пледы и сумки из козьего меха, свисавшие чуть ли не до земли. Впрочем, замок был не очень большой и походил скорее на загородную резиденцию.