Николай Коротеев - «Мир Приключений» 1977 (№22)

«Свидание все решит, конечно, если Дердеш-мерген будет искренен и откровенен, если у него нет особого задания — выманить к себе меня, кого басмачи слишком хорошо знают. Джаныбек-казы — не слепой котенок. У него есть, во всяком случае, могут быть свои люди в аилах. Курбаши может знать о нашей дружбе с Абдуллой и использовать ее во вред мне, делу. И все-таки, если Дердеш-мерген не захочет увидеться со мною, Абдулла должен будет договориться о моей встрече с кузнецом».

Размышлял я так долго, что веселое и радостное настроение Абдуллы улетучилось. Он глядел на меня с тревожным ожиданием, понимая: в эти минуты решалась не только судьба его дяди, но и его тоже, если дядя стал басмачом.

— Надо пойти на свидание, — сказал я. — Тебе одному.

— Надо пойти, — согласился Абдулла.

— Только это не просто встреча с родственником, — предупредил я и объяснил, как вести беседу с Дердеш-мергеном. Потом Абдулла повторил мои советы и особо — просьбу к женщинам. Им следовало хорошо встретить гостя: приготовить мясо и всякое другое угощение.

— А что будет потом? — спросил Абдулла.

— Если Дердеш-мерген честный человек, скажешь ему обо мне. И тут моя жизнь будет зависеть от тебя, от твоей сообразительности.

— И кто вы есть, сказать дяде?

— И кто я есть, сказать. Хотя он, наверное, слышал обо мне.

— Хорошо, — тихо проговорил Абдулла.

— Я хочу увидеться с ним. Надо.

— Увидеться? — встрепенулся Абдулла.

— Непременно!

— Я передам — «непременно».

— Ты попросишь его увидеться со мной… Сам ты не боишься встречи с дядей?

— Я? Нет…

Мы расстались. И снова сомнения не давали мне покоя: правильно ли поступил я? Не подставил ли под удар Абдуллу? Басмачи на деле не очень-то ценили родственные связи, хотя и всячески рекламировали свою приверженность к исламу и считали себя правоверными мусульманами. Впрочем, когда люди слишком истово клянутся и божатся в приверженности какой-либо вере, то, по сути, поступают против нее и доходят до изуверства.

Едва я вернулся после разговора с Абдуллой в Гульчу, басмачи будто взбесились. Весь день наш отряд вел бой с одной из банд, и ночью мы не знали покоя. А утром узнали, что отряд Джаныбек-казы вчера наскочил на Гульчу. У многих бойцов в райцентре оставались семьи. И моя тоже была там. Мы прискакали в Гульчу уже после того, как подоспевший на выручку другой отряд изгнал басмачей, пожары погасили и похоронили убитых.

Я соскочил с коня у своего дома, вбежал внутрь. Пусто. Ни жены, ни дочери. Все, что можно было исковеркать и изрубить — изрубили и исковеркали.

Ярость и смертная тоска овладели мной: жену и малолетнюю дочь увели в плен!..

Я закрыл лицо руками, ноги подкосились…

…В гостиничном коридоре, где-то вдалеке, натужно гудел пылесос — чистили ковры. Басовито гукнул тепловоз на близких железнодорожных путях.

— Так вы их и не нашли? — нетерпеливо спросил я. Абдылда Исабаевич отпил маленький глоток чая.

— Отчаяние овладело мной. Вдруг вижу — сыплется на шесток из печной трубы сажа. Думаю, басмач недобитый спрятался.

— Вылезай! — закричал, маузер выхватил.

А на шесток женские ноги ступили, детские потом. Это жена с дочкой от бандитов спрятались. Почти сутки простояли они на коленях в печной трубе, пошевелиться боялись. Пособил я им выбраться, а жена и дочь слова вымолвить не могут, даже плакать у них сил нет: обомлели.

Обнимаю я их, бормочу ласковые слова, а в мозгу ощутимо, будто пульс под пальцами, бьется мысль: ведь люди, убитые в нашем селе, и те, что погибли вчера и позавчера и все эти годы, может быть, поражены из оружия, которое отремонтировал Дердеш-мерген! И хотел он этого или не хотел, он тоже виновен в гибели ни в чем не повинных дехкан! Лучше бы принять ему смерть в те минуты, когда его увозили, — пусть против воли, — а не беречь свою жизнь!

Нехорошо стало у меня на душе. Ой как нехорошо…

Но понял я, что идти с такими мыслями на встречу с Абдуллой и готовиться к свиданию с Дердеш-мергеном нельзя. И коли не поборю в себе такое настроение, то надо пойти к начальству и сказать, чтоб дело с кузнецом доводил до конца другой человек.

Моя жена готовила еду, а я сидел, держа дочь на коленях, прижав ее голову к своей груди, и думал, что поеду я к своему начальству в Ош и откажусь от дела с кузнецом. Представил я себе, как приду в управление, и как скажу обо всем, и что мне ответит начальник. «Ты коммунист?» — спросит он меня. «Да». — «А кем ты был? И кто тебя вывел в люди?» — «Большевики», — отвечу я. «А если бы тебя, бывшего мальчишку-раба, сироту и беспризорника, бросили на произвол судьбы?» — «Такого не могло уже быть. Люди из рода большевиков (как говорили тогда киргизы) не могли бросить человека на произвол судьбы». — «Вот, — скажет мне начальник, — ты думаешь поступить так, как не должны поступать люди из рода большевиков. Прав ли ты?» Мне нечего будет ему ответить. И еще он скажет: «Ты — коммунист, и дело, которое тебе поручено, лишит Джаныбека его силы и власти, лишит денег, оружия и продовольствия. Все награбленное Джаныбеком ты вернешь дехканам. Как ты можешь думать об отказе от дела, которое тебе поручила партия?» И снова ответить я бы не смог. Лишить Джаныбека денег и оружия — значило предотвратить тысячи убийств, спасти кров тысячам дехкан, дать им спокойную жизнь…

Вечером я простился с женой, поцеловал спящую дочурку и отправился на встречу с Абдуллой.

Он ждал меня в условленном месте, под мостом. Абдулла старался казаться спокойным, но ему это плохо удавалось.

— Дядя хочет встретиться с вами, джолдош Абдылда, — выпалил он, едва я подошел.

— Все ли ты ему рассказал?

— Все, Абдылда-ака.

— Не торопись, джолдош, отвечай по порядку.

— Он гора, а не человек. Он уже ждал меня, сидел у камня, а я подумал, что в темноте вдруг камень вырос в два раза. И испугался, когда скала протянула ко мне руки. «Не бойся, — сказал он. — Это я, твой дядя». Он посадил меня к себе на колено, а голова моя едва до груди ему доходит. Руку мне на плечо положил; мне показалось, что его ладонь шире моей спины. «Как живешь?» — спросил он. Я ответил — и про колхоз, и про комсомол, и про то, что я командир добротряда, что учусь и других учу. «Кто тебе помог таким стать?» — спросил дядя. «Есть один человек», — ответил я. И про вас, джолдош Абдылда, рассказал. «Можно мне встретиться с этим человеком?» — спросил дядя. «Он должен прийти к вам или вы к нему?» — тоже спросил я. «Пусть он придет сюда ночью один, как и ты, — сказал Дердеш. — Я сумею проследить, один он придет или нет. Так ему и скажи. Я не попадусь в ловушку».

Мне тогда подумалось: «А если Дердеш готовит западню для меня? Если на встречу придет не он, а джельдет Осман-Савай? Или оба вместе?»