Борис Стругацкий - Полдень, XXI век, 2009 № 01

— Это вы Михаила Соломоновича наслушались, — понял Ровный. — Ну, не буду скрывать, занятие это довольно денежное, если ты, конечно, специалист в вопросе. И не просто специалист, а дипломированный, признанный профессионал. Вы никогда не задумывались, почему иностранцы у нас детишек усыновляют? Да и внутри страны на детей с хорошей наследственностью тоже очередь. А все потому, что бичом нашего времени является бесплодие. Но чужой ребенок — это все-таки чужой ребенок. А человек, который даст вам возможность иметь собственное потомство… Да бы его на руках будете носить! Я доступно излагаю?

— Доступно, доступно, Иван Николаевич, — ласково сказал Примус. — Даже такой тупица, как я, и тот проникся.

Ровный порозовел.

— Извините, это я по привычке. Так вот, Илья Николаевич был не просто авторитетом, он был специалистом. Женщины на него просто молились. Ведь он дал им счастье материнства. Многие, очень многие жалеют, что какие-то негодяи лишили нас такого первоклассного специалиста. Последнее время Илья Николаевич занимался вопросами клонирования. Знаете, клонирование, как способ борьбы с бесплодием, это очень смело, очень. А плюс генетические модификанты… Тут он намного вперед убежал. Но, как говорится, in patria natus, поп est propheta vocatus. Определенных успехов Медник в этом направлении точно добился. Так что надо сокрушаться, что Ильи Николаевича больше нет с нами. Его профессионализм, его познания тянули на любых весах куда больше, чем некоторые отрицательные черты, которыми, к сожалению, был наделен и он.

— Вы имеете в виду стяжательство?

Ровный взмахнул рукой.

— Что вы, дорогой мой, что вы! — кажется, он уже совсем освоился и даже забыл, что находится в милиции. — Кто из нас не любит денег? Нам их всегда не хватает. А Илья Николаевич… он… как бы это вам сказать, он иногда слишком резким был, безапелляционным, Пинхасика он, например, безграничной бездарью назвал, когда тот между Россией и Израилем метался и в сторону Америки в то же время поглядывал. Зло, хлестко, согласен. Но ведь остроумно, верно?

— Я слышал, сейчас над клонированием многие работают, — осторожно закинул удочку Примус. — И у нас, и за бугром…

— Да, — согласился Ровный. — В этом направлении работают многие. Но с животными. Про овечку Долли слышали? А про кролика Роджера? Его американцы из одной клетки вырастили. Добились бы, конечно, большего, если бы не постоянные запреты по тематике исследований. Это, конечно, всех угнетает, а Илью Николаевича угнетало особо. Когда его лабораторию прикрыли, он и подался работать в больницу. Оборудование там примерно такое же, а контроль на порядок ниже. Вам бы не со мной на эти темы поговорить.

— А с кем?

— С Гнатюком Андреем Георгиевичем, он вроде правой руки у Медника в нашем институте был. Интереснейшие работы проводил по исследованию фантома ДНК. Кстати, он на днях странную фразу обронил, мол, говорил он Илье Николаевичу не ввязываться в одну историю. Там, где религия, говорит, там всегда фанатики, а от них всего можно ожидать. Но Гнатюк с вами разговаривать не будет, очень он смерть Ильи Николаевича переживает. Понятное дело, такая связка нарушилась — Медник больше теоретик, а у Гнатюка руки золотые. То, что у Медника на кончике пера возникало, Гнатюк всегда в зримые формы мог воплотить.

— А что это за фантом ДНК? — поинтересовался Примус.

— Боюсь, мои объяснения покажутся вам слишком сложными, — с сожалением на лице сказал Ровный. — Если в упрощенной форме, то дело выглядит так: если провести измерения ДНК лазерным лучом, а потом ДНК уничтожить, то в последующем замере пустого места, где находилась уничтоженная ДНК, луч лазера рассеивается. Спектр получается таким, словно в пустом пространстве по-прежнему находится целая и невредимая ДНК. Впрочем, это вотчина Гнатюка и Медника. Медника вам спросить не удастся, а вот Гнатюка попробуйте разговорить. У меня вообще впечатление такое, что он кое-что знает о несчастье, которое постигло Илью Николаевича.

Надо же так деликатно выразиться об убийстве!

Беседовать с людьми было интересно, но ничего особого в понимание сути дела они добавить не могли. Так, разговоры вокруг да около.

— Гнилое дело, — жаловался следователь, к которому Примус заезжал каждый день. — Допрашиваю каждый день, но не дурак ведь, чувствую, что пустую работу делаю!

У Примуса было точно такое же чувство.

Трупорез Николай Семенович Краишев, правда, немного обнадежил:

— Слышь, Примус, — сказал он, разливая по стопкам водку. — Я из-под ногтей этого Медника немного чужого эпидермиса надергал, может сгодиться, когда у вас подозреваемый появится. Одно могу пока сказать: нулевая группа у этого типа, и явно не негр, хотя количество меланина увеличено. Могу предположить, что убийца был южанин — или кавказец, или выходец из Средней Азии. Ты мне его найди, тезка, тогда я тебе точно пальцем ткну.

— Пошукаем, — сказал Примус, отправляя в рот холодную обжигающую водку.

Посидел немного, пережидая удар по желудку, лениво пожевал соленую капустку.

— Что, никаких концов? — сочувственно спросил Краишев.

Примус кивнул.

— Бывает, — сказал патологоанатом, вновь наполняя стопки. — Ну, зависнет «глухарем», не убьют же тебя за это!

— Тут дело принципа, — возразил оперуполномоченный. — Понимаешь, это как партия в шахматы. Когда проигрываешь, всегда думаешь — неужели я такой дурак?

— Умный в уголовный розыск работать не идет, — сказал Краишев, поднимая наполненную стопку. — Умный идет работать в ОБЭП. Там денег больше. Ну, вздрогнем, пока вызовов нет?

(Окончание следует)

Я верчу в руке красный шар с цифрой на боку. Он увесистый и гладкий, так и хочется метнуть его в розовую лысину официанта, идущего между столиков в дальний конец помещения.

Я размахиваюсь и бросаю. Попадаю. Официант спотыкается и падает, с грохотом разбиваются о булыжный пол кувшины и тарелки, в кого-то летят ошмётки еды. Я смотрю на него. Он тяжело поднимается, оглядывается на меня с укоризной. Я показываю ему язык. Он потирает голову. По бритому затылку стекает струйка крови.

— Сука, — ехидно усмехается Лосось.

Я беру кий. Мой удар: Лосось, как всегда, ошибся на пустом месте.

— Хорошо, что ты не в бейсбол играешь, — он любит меня поддеть.

Я молча загоняю свой шар в лузу. Я играю уверенно, без остановок.

Раздаётся вопль.

— Риггер!

Это Босс. Наверняка из-за официанта. Будет ругаться. Да пошёл он на хрен, сам захочет — сам явится. Продолжаю игру.

На столе один мой шар до чёрного. Кладу его с чётким выходом на центральную лузу. Показываю пальцем:

— Сюда.

Лосось хмурится. Я кладу чёрный.