Борис Стругацкий - Полдень, XXI век, 2009 № 01

— Да конечно на смерть, йоптыть! На гиблую неминучую погибель! — вместо меня ответил Квадрат. Этот обожал пиротехнику и не видел ничего зазорного в том, чтобы сунуть самодельную петарду за пазуху первому попавшемуся ребенку. Никого не убил, но, прежде чем его поймали, отправил в больницу десяток детей с разными травмами — физическими и психологическими. А потом ему припомнили и эксперименты над крысами, и кражи в универмагах.

— Убить могли и в тюрьме, — тихо произнес я.

— Точно! Точно! — возбужденно заорал Скрыня. — Молчун не бздит, терпит, зато говорит чисто по делу, да? Здесь будет зона, да? Нового типа, да?

— Эксперименты над нами экспериментальные ставить будут, понятно? — тоже заорал Квадрат. — Сколько мы без воздуха под водой мокрой продержимся!

«…Будут затоплены…» — подтвердил громкоговоритель в коридоре.

Они долго спорили, орали, толкали меня — но не сильно, так, чтобы я проснулся, но вроде как не озверевшим. Меня боялись — с первого дня, когда конвоир открыл дверь и сказал, чтобы меня не особо трогали — мол, на нем шестеро жмуриков.

Все взрослые пацаны из нашего детдома. Я просто не мог жить рядом с ними после того, что они сделали с Катькой. А «рядом» для меня — это под одним небом.

Проснулись все по сирене. Открытая дверь, потом бег скованных по трое наручниками босиком по металлическому полу коридора. Минута на оправку, пять минут на завтрак, сбор в актовом зале.

Пацаны шебуршались, кто посмелее — пытался выспросить у вертухаев, что происходит. Но те молчали — у них автоматы в руках, сами они важные, торжественные.

— Ма-а-алчать! — На сцену выкатилась коляска с инвалидом в полковничьем прикиде. Я вначале подумал, что он карлик, — а потом понял, что просто скрюченный и безногий. Но голос серьезный, видно, что мужик не похоронил себя вместе с ходилками. — Вы все — отребье. Худшее, что может случиться со страной. Будь моя воля, вас бы давно расстреляли. Но Родина сказала, что вы еще пригодитесь, а кто я такой, чтобы с ней спорить?

Сегодня вас выпустят в город. Живых, свободных. В городе нет воды, электричества, газа, нет запасов еды и теплой одежды. За вами будет идти постоянное наблюдение со спутников и через агентов, внедренных в вашу среду. Попытка выйти за черту города карается смертью.

Вы — правительственный эксперимент, ученые рассчитывают что-то понять на вашем примере, хотя я и сомневаюсь в том, что вы годитесь даже на корм лабораторным мышам. Всего в городе будет семнадцать тысяч осужденных за особо тяжкие преступления — мужчин, женщин, подростков. Кормить вас слишком дорого, а работать вы не умеете или не хотите.

Но за двенадцать часов до затопления — а на этом месте будет водохранилище — начнется вторая волна эвакуации, и выжившие смогут вернуться в свои тюрьмы. Когда это случится, вам сейчас никто не скажет, рассчитывайте, что никогда.

И еще. Постарайтесь умереть — государство в моем лице скажет вам спасибо, и, я уверен, это будет единственная благодарность от нормального человека в вашей никчемной жизни.

Потом нас потащили в подвал. Там мы час, а может, больше сидели на бетонном полу, не смея встать, — хватило пары примеров, когда поднимающихся тут же усаживали на место ударом приклада.

Выводили без очереди — просто мент-летёха тыкал в первую попавшуюся тройку, и конвой вытаскивал мальчишек за дверь.

Скрыня тихо высказывал предположения, что надо будет делать, когда выйдем наружу. Квадрат всякий раз отвечал, что нас все равно убьют. Я молчал.

Наконец ткнули в нас, мы выскочили в соседнее помещение, похожее на склад. Здесь сняли наручники, и мужик в новенькой армейской форме будничным голосом заявил:

— У вас есть пять минут. Берете ботинки, камуфляж и еще можете взять с собой три любых предмета.

Четыре с половиной минуты из пяти я выбирал себе тяжелые армейские «гады», одни оказались чуть малы, другие чудовищно велики, третьи сели как влитые.

Потом быстро схватил камуфло и, под окрик вертухая, высмотренные заранее три банки с тушенкой. В глубь склада я так и не попал, и, судя по довольному виду Скрыни и Квадрата, зря.

У дверей склада нас обыскали. Пока шмонали моих сокамерников, я успел натянуть нехитрую одежду — чуть великовата, но не критично. Выпустили нас через маленькую дверцу. После тусклых лампочек склада солнце резануло по глазам. Передо мной был город, самый обычный. Блеклые панельные пятиэтажки, жухлая предосенняя зелень тополей, вдалеке — памятник, то ли Ленину, то ли Путину — я их, если честно, не различаю.

— Быстро валим через сквер. — В Скрыниной руке, указывающей вдаль, мелькнул нож. — Не отставать!

Квадрат кинулся за ним, а я побежал в другую сторону — вдоль здания, из которого мы только что вышли.

— Молчун! — заорали сзади, но я даже не оглянулся. — Сука, предатель, найду — зарежу!

Забежав за угол, я увидел перед собой холм. Плавали, знаем — бомбоубежище. Мелькнула мысль, что именно там в ближайшее время будут отсиживаться калечный мент с вертухаями, вряд ли они выпускают нас в город, не предусмотрев путей отступления.

Значит, все-таки будет эвакуация. И наверняка не через месяц; неделя, две — и все, сдохнут цуцики, сидя в тесноте и темноте.

Надо выжить, просто выжить. А потом — кто знает? Номинально демократию в стране не отменяли, может, придут к власти коммунисты или либералы, училка по истории говорила, что это теоретически возможно, и тогда законы перепишут, вдруг даже не придется весь срок мотать.

Я забрался на холм и взглянул вокруг. Сзади — трехэтажное здание, из которого нас выпустили. Справа — стадо унылых хрущоб. Слева — несколько двенадцатиэтажек-свечек, а за ними виднеется массив частных домиков. Впереди какое-то административное здание с выбитыми окнами, за ним с боков виднеется набережная и узкая лента речки.

В середине одной высотки вывалилось стекло, а через несколько секунд до меня долетел звук. Там мог быть кто-то из нашей тюрьмы, а мог и из взрослой — сталкиваться с настоящими уголовниками я не горел желанием.

И все же побежал я именно в ту сторону, пытаясь держаться в тени деревьев. Мне надо было добраться до частного сектора — а там найти приличный чердак и обосноваться.

Я рассчитывал пересидеть смутное время, а потом вернуться обратно в тюрьму. Да, там не сахар — но надежда остается, и, в конце концов, камера не намного хуже комнаты в детдоме, а по некотором размышлении — даже лучше.

Особенно если сокамерники знают, что на мне шесть трупов.

Я быстро выдохся. Сказались четыре месяца почти без движения, жуткое напряжение, да и последние несколько дней путешествия в неизвестность тоже вымотали меня до предела.