Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)

Так вот, чем ближе к выборам, тем основательнее проводились парады и ширились факельные шествия. Тем чаще появлялся в «Сельскохозяйственном вестнике» папаша Кнут с новыми обличительными статьями. И тем громче звучали его слова о предательстве и возмездии. О том, что мы давно готовили нападение на «них», а Большая Война послужила хорошим поводом к этой подлости. И что мы должны ответить за свое двуличие. Я читал его статьи и недоумевал, ведь я и не думал никого предавать, я всего лишь шил брюки. И мой Бриз не собирался предавать – он воевал бок о бок с ними. И все мы проиграли в войне, все поровну. Однако я не возражал, ведь каждый может высказать… Вы это слышали уже? Извините.

В то время многие читали «Вестник». А что еще делать нищим? И многие благодарили папашу Кнута, писали, что прозрели и теперь уж точно видят, кто виноват в поражении и что делать дальше.

В день выборов, а это было последнее воскресенье августа, как сейчас помню, погода стояла чудесная, было уже не жарко, по небу плыли нежные такие облачка, как барашки на выгуле. Подавляющим большинством голосов папаша Кнут был избран бургомистром. И заслуженно избран – он ведь дал людям надежду, сказал, что теперь они не будут нищими и поднимутся с колен, а это очень важно для нищих, поверьте. Именно так и сказал. Потому я и сам за него голосовал. Он обещал порядок и славу. А то, что он говорил о нас – так это каждый имеет право высказ… Да, да, я говорил уже это, Вы правы.

В тот же день мальчишки из «железных бригад» избили наших парней на танцах, что проводились на площади по случаю избрания папаши Кнута. Избили жестоко – молодежь не ведает милосердия, что поделаешь. «Бригадиров» было полтораста человек, наших едва ли не столько, однако наши мальчики проявляли уважение, они не цеплялись и не отбивались почти, ведь каждый имеет право… Да, да, я говорил.

У меня тоже был тяжелый день. Мой Бриз попал в больницу с переломом ноги. А когда я собрал ему немного еды и зашел к Плиске, чтобы вместе навестить моего мальчика, она рассмеялась мне в лицо и отказалась идти. Потому что она одна из них, а мой Бриз один из нас. Видели бы вы глаза моего мальчика, когда я ему сказал об этом. Но ведь каждому можно высказываться, я его учил так… и чужое мнение… Ох-хо-хо…

Первый Указ, который издал папаша Кнут в бургомистрах, был о поражении нас в правах. Мы официально объявлялись виновными в предательстве. Лишались права голосовать и выбираться в какие-либо органы власти. Должны были пропускать «их» при встрече в дверях. Сходить на дорогу, если кто-то из них шел тротуаром, и ожидать в магазине, пока кто-то из них выберет себе товар по вкусу. Выполнять все требования каждого из «них» с особым тщанием. Мы лишались права на образование и лечение, на службу в армии и на ношение наград. И права на заработок – отныне каждый из нас должен был зарегистрироваться в магистрате, как работник по своей специальности, и получить карточки на продукты в достаточном для поддержания работоспособности объеме. Детям и иждивенцам карточки не полагались. А чтобы нас каждый из них мог выделить взглядом в толпе и потребовать выполнения Указа, нам полагалось носить на одежде специальные знаки – белые квадраты во всю спину.

Следующим утром мы вышли на улицы с белыми квадратами – мы всегда были законопослушны. Моего мальчика в тот же день выбросили из больницы, и я сам, своею рукой нашил ему на спину полагающийся по Указу знак прямо на лестнице, прежде чем вести его домой.

На следующий день в моей мастерской разбили все окна и зеркала. Сломали мою единственную драгоценность – мою швейную машинку и утащили все ткани. Мне пришлось ждать стекольщика до конца недели – окна, как оказалось, потеряли все наши лавочки и мастерские, потому работы у него оказалось предостаточно.

Едва жизнь наладилась и снова застучала моя швейная машинка, появились новые заказы и новая работа, как вышел следующий Указ – нам полагалось оставить свои дома, ценности и сбережения, взять своих детей и самое необходимое и до восьми утра перебраться на окраину в Унылый тупик, где для нас построили несколько бараков. И, конечно же, ровно в восемь все мы были там. Нам объявили, что теперь жить мы должны в синих бараках, а работать в желтых. И нам запрещено уходить отсюда до самой смерти.

Вокруг бараков не было стены или охраны, но мы всегда были законопослушны и терпимы. Никто не ушел. Только наши несмышленые дети, которые иногда подбегали к перекрестку Унылого тупика и Радостной улицы, только чтобы поглядеть на то, как ходят там «они», как живут, что едят и во что одеваются. За это сорванцам доставалось на орехи от родителей, конечно.

Ночами в наши бараки приходили пьяные «бригадиры», они избивали наших мальчиков, а девочек заставляли им прислуживать. И мальчики наши терпели побои, и девочки выполняли все, что говорили им. Детям нашим мы закрывали ладонями глаза, чтобы они не видели того, что происходит. Они обязаны в этой жизни терпеть все, а для этого нужно немного – только закрыть глаза на происходящее. И знать, что каждый имеет право… Простите, вы совершенно правы, я это уже говорил, простите старика великодушно.

Дни шли за днями, наступила теплая сухая осень. Мы все как один поднимались рано поутру, работали до сумерек с коротким перерывом на обед, ели покорно, что нам привозили, спали недолго. И терпели, конечно. Дни эти были не самыми лучшими в жизни, однако же и в тяжелые времена нельзя унывать. И мы не унывали. Там, в бараках, даже сыграли две свадьбы, и мой Бриз оттаял сердцем, кажется – жизнь, какая бы она ни была, на месте не стоит. В октябре он спросил у меня разрешения жениться на Ангельке, черноглазой дочке плотника Вензеля. И собиралась быть третья свадьба, для которой я вручную, без своей привычной машинки, выдававшей изумительную строчку, шил ночами из простыней в бараке праздничные наряды.

Но случилось так, что оставаться здесь нам тоже не пришлось. В шесть утра нас разбудили и приказали построиться перед бараками с вещами.

Конечно, мы построились вовремя с теми же чемоданами и баулами, с которыми пришли сюда. Нам зачитали новый Указ, по которому в связи с тяжелым военным положением, а в тот день как раз началась Новая Большая Война, все мы признавались врагами и подлежали уничтожению. Нам было приказано сдать вещи в приемный полевой пункт, развернутый тут же, и пешком отправляться на другой конец города, в Коровью балку, где нас будут расстреливать. Как жаль мне было мой любимый желтый чемодан из настоящей кожи, когда его на приемном пункте разрезали по всем швам в поисках припрятанных ценностей. Откуда у меня ценности? Иголка да нитка. Вот и все, что у меня было в жизни.