Александр Житинский - Полдень, XXI век, 2009 № 02

— Ух. Помогло вроде.

— Помогло! Помогло! Помогло! — зашумели вокруг бояре.

Краснославна уже бросилась к мужу, чтобы расцеловать, но тут вдруг услышала нехороший смех Жуткослава:

— Да, вспомнил! Экскрементус — кал это. Говнище, по-нашему.

— Точно! — рядом расплылся в мерзкой улыбке Ложножлоб.

К несчастью, князь всё это тоже услышал. Он икнул. Обвёл взглядом присутствующих… оторвал от носа пиявку… снова икнул, потом взвизгнул и с таким остервенением схватился за челюсть, как будто хотел её оторвать! Судорога исказила его лицо, глаза сделались дикими, а в следующий момент Хрустомудр заревел, словно раненый зверь, вскочил с ложа и бросился на бояр!

В опочивальне воцарился хаос. Как она осталась цела, Краснославна и сама не понимала. Не будь князь ослаблен кровопусканием, поубивал бы всех. Она вначале и думала, что убьет, так хрустели челюсти, трещали шубы и кости, летели клочья бород и куски разбитой утвари. Один за другим бояре выскакивали в двери, пролазили в узкие окна, спасаясь от княжьей немилости. А он всё метался, бил, пинал и время от времени кричал в окно:

— Держите знахаря, мать вашу!!! Шкуры со всех спущу, коли упустите!!! Жуткослава держите! Ложножлоба в колодки!

Грудь голого по пояс мужа была вся в крови, но вовсе не от нанесённых ран, а от сорванных и раздавленных пиявок. Когда он, наконец, рухнул без сил на ложе, она присела рядом, уткнулась ему в плечо и зарыдала…

Хрустомудр всегда считал себя человеком мудрым и рассудительным. Только вот в последнее время как-то хотелось кого-нибудь убить, казнить, запытать, хотя бы.

На дворе у колодца, там, где ещё недавно красовалась виселица, срочно ставили сруб, готовили хворост для костра. Нет, это будет не погребальная крада. Не дождутся! Это он будет сжигать проклятого колдуна — летборгского знахаря.

Сколько князя ни убеждали, что присланный магистром знахарь не хотел его отравить, Хрустомудр не верил. Да, конечно, какашками от многих болезней лечатся, от чесотки той же телячий помёт хорошо помогает. И зола свиного помёта тоже. Но ведь это простолюдины так лечатся, а он — князь Великий! И что для другого лекарство, ему — отрава. Да и что народ скажет? Что князь их — говноед? Хрустомудр стиснул зубы и зажмурился от боли.

Несмотря на портящуюся погоду, казнь он решил не откладывать. Бирючи поскакали по городу, созывая народ, и вот княжий двор стал заполняться празднично одетыми горожанами. Бояр, правда, пришло немного, многие ещё болели после памятной драки, а Ложножлоб и Жуткослав сидели в погребе под охраной. Единственно, что его удерживало от казни родственников, это просьбы жены. Жалела она отца и брата. Ох и доброе у неё сердце! Надо же, такое сорное семя их род, спорынья сплошная, а жемчужину уродили. Впрочем, ещё Хитрожоп есть. Хитрожопа он простил, не со зла племянник правду скрывал. Вот он, рядом сидит, преданно в глаза смотрит.

— Что, племянник, видал, народу сколько собралось? То-то будет радость, когда запалим.

— Княже, — Хитрожоп выглядел озабоченным. — А знахарь точно сгорит? Может, у него какая магическая защита, наговор есть?

— Запомни, парень. Против хороших дров никакой наговор не поможет! А у нас в костре слой берёзы, слой сосны, а сверху ещё ель сухая и хворост. Гореть будет знатно! То-то будет праздник! Ещё бы зуб не свербил…

Хрустомудру не сиделось. Ещё раз покровительственно хлопнув племянника по спине, он развернулся к народу:

— Эй, там, у костра! Ведите отравителя да поджигайте уже! А то дождь вот-вот пойдёт.

Действительно, с востока надвигалась большая туча, и следовало поторопиться. Хрустомудр с удовлетворением наблюдал, как привели летборгца, возвели на сруб, привязали к столбу, обложили до пояса хворостом. Побрякушки и травы, которые носил на себе знахарь, никто тронуть не решился, боялись порчи. Впрочем, страх перед колдуном отнюдь не мешал народу радоваться в предвкушении замечательного зрелища. Людей пришло много, с семьями. Чумазые сорванцы бегали вокруг сруба, смеялись, подбрасывали веточки. Женщины ахали и азартно перешёптывались, мужчины посмеивались, обсуждая, как будет гореть.

Наконец, на сруб влезли бирючи, прокричали на все четыре стороны вину осуждённого. Хрустомудр махнул, выказывая своё решение, и снова сел. Поджигать доверили Послеблуду, как самому уважаемому средь бояр. Наложенная внизу береста занялась сразу, потом затрещали ветки, зачадило, задымило, и пламя стало охватывать сруб. Знахарь оказался слаб духом, завопил ещё до того, как огонь подобрался к нему вплотную. Должно быть, он изрыгал какие-то проклятия, но так как его никто не понимал, все лишь веселились, радуясь, что избавляются от злого отравителя.

Порывистый ветер начал быстро раздувать огонь, рвать его в разные стороны, выбрасывать снопы искр, и проклятия знахаря скоро перешли в надрывный крик, а народ раздался в стороны от наступившего жара и дыма.

Хрустомудр раздул ноздри, ожидая учуять знакомую по войнам вонь горелого мяса, но ветер донёс лишь сладковатый запах конопли и мухоморов. До высокого крыльца, где сидел князь и толпились бояре, дыма долетало мало, а вот в народе стали кашлять, толпа заволновалась, отступая, а потом вдруг, наоборот, стала вновь стремиться к огню. Знахарь повизжал и затих, а люди всё смеялись, словно он жарился и подпрыгивал на сковородке.

Дым тем временем, стал стелиться к земле, расплываясь по двору при порывах поднявшегося ветра. Запах конопли стал резче. Короткие шквалы будили всё больше искр, и вдруг внизу ахнули, указывая на что-то за спиной Хрустомудра. Он оглянулся. Язычки пламени и дымок пробивались из-под дранки на одной из маковок его терема.

— Горит! — в панике крикнул кто-то. А Хитрожоп, стоящий рядом, вдруг придурочно засмеялся.

— Хи-хи-хи! — заливался он, словно в угаре.

Хрустомудр хотел его приструнить, крикнуть, чтобы бежали тушить, но неожиданно ему самому стало смешно. Надо же, жгли знахаря, а подожгли терем! Терем подожгли! Горит! У него зуб болит, а терем горит! Болит-горит! Смешно!

— Ха-ха-ха! — он уже сам не мог сдерживаться, а потом и вовсе расхохотался в полный голос. Смех подхватили по всему двору, те, кто зачем-то несли от колодца вёдра, опрокинули их на землю и уже сами падали в грязь, хватаясь за животы.

— Эх! Потеха — души утеха! — заорал Хрустомудр, вскакивая с места. В три прыжка он сбежал с крыльца, растолкал хохочущую толпу и, выхватив из костра горящую ветку, рванулся обратно — поджигать трон. Дубовый, обитый кусками меди и золота стул занимался плохо, но тут подбежали другие, помогли, затем вместе запалили перила крыльца, бросили факел в дверь. Народ принялся помогать ещё шибче. Заливаясь от смеха, бабы пихали пылающие головешки в окна, мужики швыряли на крышу. Веселье было — что надо! Даже кричащая какие-то глупости, бегающая вокруг с ошарашенным лицом Краснославна не могла его испортить!