Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

— Игрушечник. Продаю игрушки. — Ему показалось, что лицо Флёр просветлело, хотя было трудно в это поверить.

— Тогда я уверена, что могу помочь вам. Я могу работать и содержать себя сама.

— В этом нет совершенно никакой необходимости. Я буду счастлив, если вы просто останетесь в моем городке. Вы едите не больше мышки.

— Сомневаюсь, что вы тратите так много времени на приготовление блюд для мышей, месье. — Она наградила Жака пронзительным взглядом. — Между прочим, я заняла магазин-ателье. Разве я не могу быть портнихой?

И тогда Жак принес ткани, маленькие ножницы и иголки, чтобы Флёр смогла одеться сама и обшивать своих «клиентов» — магазинных кукол, чьи размеры Жак записывал для нее на листочках бумаги.

Со временем Флёр уговорила Жака приходить по вечерам побеседовать или хотя бы почитать ей. У него сохранилось несколько детских книг. Когда она попросила его почитать ей газеты или принести журналы, он запротестовал, мотивируя это тем, что не умеет выразительно декламировать, но на самом деле ему претила мысль привнести в городок нечто извне. Скрепя сердце он все же прочитывал несколько безобидных заметок из ежедневных новостей. И еще Флёр всегда просила показать ей образчики последней моды, вне зависимости от того, как Жак о них отзывался.

Он также заметно мучился, когда маленькая белошвейка спрашивала его о личном: не о городке прошлого века, которым он восхищался и готов был рассказывать часами, а о его впечатлениях недавних военных лет. «Ты видел Эйфелеву башню? — допытывалась она. — А в Париже было много народу?» Она не интересовалась вслух его отъездом из городка, не упоминала о надгробиях на макете кладбища, которых не могло там быть до войны, ведь одно из них гласило: «Альфонс и Мари Жалле, 1918». Но она спросила, есть ли у него сестры или братья.

— Сестра, — сознался он и, не давая ей задать очередной вопрос, резко добавил: — И я не знаю, где она сейчас! В Англии, в Канаде… Последний раз мы виделись в Париже.

Девочка сидела на городской площади, не поднимая глаз от шитья. Жак не умел извиняться и потому не стал.

Флёр помогла Жаку оформить витрину в маленьких окошках магазинчика, как полагается, и украсила ее к празднику. Она восхищалась изящной миниатюрной мебелью, которую он смастерил, и изобретенными им приспособлениями. Глядя на пламя свечей, колеблющееся в узеньких окошках церкви в канун Рождества, Жак был более счастлив, чем когда-либо с тех пор, как заслышались первые громы войны.

— Можно мне в этот раз пойти на праздник? Ну, Жак, ну пожалуйста!.. — умоляла Флёр друга весной.

— Это небезопасно.

— Я не выйду наружу. Буду стоять в окне магазина. Кто заметит меня среди кукол?

— У тебя здесь отличный собственный праздник! — сказал Жак, дунув на флажки, развешенные вокруг маленькой городской площади.

— Праздновать одной? Хотя бы возьми меня в воскресенье на литургию. Пожалуйста, Жак, мама в детстве постоянно брала меня с собой в церковь. Я буду в полной безопасности.

— У тебя здесь есть собственная церковь, — ответил Жак. Казалось, ему причиняли боль разговоры о ее прежней жизни.

— Она ненастоящая, неосвященная! Вообще игрушечная!

Жак отказал. В этот раз он хотя бы не предложил смастерить маленького деревянного священника для исповеди.

— Погляди-ка, — пригласил он, положив кружевной носовой платок на булыжную мостовую городка. — Вот что я тебе купил. Возможно, из этого выйдет миленькая юбочка.

И ушел, а вскоре Флёр почувствовала запах трубки с кухни, где она не могла его побеспокоить. Девочка подобрала кружевное полотно, повертела его так и эдак, наконец занесла в дом и стала выкраивать свои собственные занавески.

Жак не слишком много думал о прошлом Флёр и еще меньше о ее будущем. Ему было достаточно знать, что она тоже сирота, как и он сам. Ее привели к нему горе и утрата, и значит, никакие лишения не смогут ее забрать.

Под его повседневной опекой городок разрастался и пополнялся новыми вещицами. Он простерся до самых краев стола — теперь мастер обедал, поставив тарелку на колени, — и в нем были все строения, которые он помнил, даже вполне сносно выточенное подобие его любимого дерева. Закрытый совершенный мирок, совсем не похожий на Париж: в нем не было ни ночных клубов, ни английских чиновников с их отчаянно хромающим очаровательным французским. Он никогда не думал запирать Флёр в этом раю, ведь он даже не предполагал, что она захочет отсюда уйти.

Кружевные занавески не позволяли Жаку заглядывать внутрь, но другие занавески удерживали Флёр в городке. Пыльная синяя ткань, висевшая вокруг стола, была границей ее мира. И теперь Жак никогда не оставлял стул около стола, как в первый вечер. На клочке бумаги на стене Флёр отмечала дни. Она попросила карманный календарик и тут же получила его, но на какой-то прошедший год.

Запах трубочного табака рассеялся, и Жак перед сном позвал кошку в дом. Девочка слышала, как Белоснежка шныряла по кухне за дверью и внезапно бросалась — на настоящих мышей или воображаемых, непонятно. Флёр крадучись вышла из своего домика и пошла по главной улице прямо к краю городского центра, к той границе мира, которая располагалась ближе к окну.

Она услышала звук проезжающего по настоящей улице автомобиля, и его фары осветили синее занавесочное небо перед ней. Далекая мелодия, случайный смех. Шаги… Они манили ее гораздо больше, чем детские голоса, напевающие рождественские песенки днем в магазине игрушек. Там, в ночи, были взрослые, обязательно взрослые. Люди, живущие по собственной воле. Флёр думала, что стала такой же, когда обнаружила этот фальшивый городок. Улицы по размеру, собственный мир, где можно ничего не бояться. Но, наверное, мир, где нет страха, ненастоящий.

Девочка улеглась спать на камнях городской улицы на самом краю и проснулась только утром, когда Белоснежка начала царапаться в дверь.

— Жак, — сказала она за ужином, когда он подавал ей малюсенький ломтик курицы на блюдечке и парочку фасолин, — я решила покинуть городок.

Жак глотнул вина и покачал головой.

— Ты меня не слушаешь? Я собираюсь уйти!

— Теперь ты часть этого места, — снова покачал головой он, пережевывая слова вместе с хлебом, — как ты собираешься покинуть дом?

— Очень просто, если ты мне поможешь.

— Это небезопасно.

— Как же так?! Жак, я поняла, что тебе нравятся твои соседи. Неужели ты и вправду думаешь, что они смогут мне навредить?

— Ты ничего не знаешь об этом мире, Флёр.

Флёр потеряла терпение и швырнула свое блюдце с едой в Жака. Подливка шлепнулась ему на жилетку и потекла, а фарфор разбился далеко на полу.