Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

— «Война и мир», том второй, — сообщала Маша, очнувшись от дремоты. От книги исходил слабый пряный дух плесени. — Лев Николаевич Толстой… Ага, проходили в школе… Ничегошеньки не помню. Ты уверен, что хочешь?

Пушистик отвечал утвердительным писком. Маша заламывала переплет толстому тому, выворачивала обложку, как куриные крылышки при разделке тушки. Смачно хрустел корешок, и Пушистик вздрагивал от нетерпения. Книга была сделана прочно. Маша бралась правой рукой за книжный блок, левой — за переплет, поддевала корешок пальцем и тянула изо всех сил. Применять ножницы ей казалось неправильным. Наконец трудная добыча поддавалась, трещала марля, скрепляющая переплет с книгой, и прошитая стопка тетрадей книжного блока представала голенькой, как очищенный апельсин.

Пока Пушистик чавкал классиком, Маша лениво перебирала прочие книги.

Роджер Желязны, «Князь света»… эзотерика, что ли? Заглядывать внутрь было неохота. Нил Гейман, «Американские боги». Святослав Логинов, «Многорукий бог Далайна»… Девушка хмыкала: похоже, сегодня ее любимец выбрал на второе сплошь религиозное чтиво. Тут Пушистик сглатывал, и последний краешек «Войны и мира» исчезал у него внутри, по мохнатому пузику шла волна перистальтики, а Машеньку накрывало теплым облаком. В сонном брожении ума чопорные бледные дамы, сплошь в длинных платьях, тянули руки к обезьянкам; раздавались взрывы, и пороховой дым затягивал зеленые джунгли…

После второго блюда Маша засыпала надолго. Пушистик грел ей бок, а разум девушки блуждал в иных реальностях. Сны были яркими, но непонятными. Боги древних пантеонов, люди будущего и современности мирились, ссорились, соперничали, сражались и устраивали друг другу ловушки. Стрельба, взрывы, погони… Какой-то страшный обожженный человек куда-то брел, шлепая ногами в опорках по дымящейся жиже…

Вынырнув из диких выкрутасов сна, Маша долго трясла головой и пила остывший чай. Пушистик требовательно мурлыкал, просил сладкого, и девушка тянулась за совсем тоненькой книжицей в твердой обложке.

— Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».

Она помнила эту книжку.

После шестого, кажется, класса учительница литературы дала им список для внеклассного чтения на лето. Тогда Маша еще не понимала, что чтение книг в жизни не пригодится. Экзюпери дома имелся: Маша соблазнилась картинками.

«Маленький принц» ее чудовищно разочаровал. Сказка была непонятная, вместо приключений — дурацкие разговоры, вдобавок она ничем не закончилась… а может, Маша не долистала ее до конца.

Девушка морщила нос:

— Малыш, не ешь, это невкусно! Найдем тебе другой десерт, а?

Пушистик громко пищал. Он хотел эту.

Маша со вздохом разламывала переплет, как вафлю. Зверек глотал лакомство, и Машенька смутно отмечала, что он за сегодня увеличился в размерах. Мобильник показывал полночь, девушка с тяжелой головой брела в ванную почистить зубы, а в голове у нее звучал нестройный хор голосов. Люди, боги, обезьянки — все твердили ей: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

— Уйдите! — сердилась Маша. — Это не ко мне. Я тут ни при чем!

Пушистик ждал ее на диване, мурлыкал всю ночь до утра, и Машеньке снился настоящий принц — такой, какого она хотела бы встретить, с ласковыми глазами и за рулем иномарки. Он приручал ее, она приручала его, и все было хорошо на их ослепительно белой вилле у берега южного, невозможно лазурного моря…

Минула еще неделя.

Облетел цвет с вишен и абрикосов. Зелень парков и скверов стала пышной после дождей. Каштаны выпустили свечки — нарядные, как для торта. Маша в очередной раз перепутала договоры разных фирм и получила выговор с последним предупреждением. Пушистик очень вырос.

Теперь он был похож на здоровенный рюкзак, какие носят туристы, эдакий плотно набитый цилиндр больше метра длиной. Мордочка размером, как у болонки. Маша больше не могла прочесть выражение карих глаз. Большое тело было обтянуто мелкочешуйчатой грязно-розовой кожей. Кое-где еще встречались пятнышки пестрой шерсти.

Изменилась и Машина комната. Обнажились скелеты полок. Книжные шкафы зияли пустым нутром. От огромной библиотеки осталось десятка два томов — в основном дубликаты или другие издания уже съеденных книг. Под столом валялись немногие недоеденные переплеты и пустые суперобложки, как обертки от шоколада.

Однажды Маша вдруг вспомнила, что тетка Зоя собиралась книжную коллекцию продать, но никаких угрызений совести не ощутила. Впрочем, формально она не нарушила данного слова, ни одной книги за порог не вынесла. И потом, время книг кончилось безвозвратно. Если даже ушлая тетка до сих пор не нашла покупателя, вряд ли их вообще можно сбыть. А обещания не кормить бумажными неликвидами книжного червя с девушки никто не брал.

Да-да, Машенька повзрослела. Игры в Пушистика кончились. Никакие иллюзии больше не отгораживали от нее действительность. Маша отлично понимала, что в ее комнате живет неизвестное науке существо, питающееся книгами… ну и что? Важно другое. Книжный червь набрал нужный вес, и ему пришла пора превратиться в куколку.

Посмотрев утром в зеркало и отчаявшись замазать тональным кремом черные синяки под глазами, Машенька осталась дома. Кажется, она позвонила на работу — сказать, что заболела. А может быть, и нет. Ее внимание было отдано созданию, которое она недавно звала Пушистиком.

Книжный червь лежал под окном, иногда вздыхая. Брюхо его раздулось, и лапки, которые больше не могли поднять тяжелое тело, торчали по бокам, как плавники. Повинуясь интуитивно понятному зову, Машенька поднесла ему томик Пушкина ин-октаво. Червь принял книгу из ее рук, втянул в себя и утомленно закрыл глаза. Девушка ждала, что по туловищу пройдет судорога поглощения, но оно осталось неподвижным. Маша приложила ладонь к округлому боку — и отдернула. Кожа существа была жесткой и горячей. Началось окукливание.

— Я вас любил, — неожиданно для себя произнесла Машенька, — любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем…

Она прижала губы ладонью. Строчки звучали в ее уме:

«Но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно…»

— Прекрати! — крикнула Маша со слезами.

Бывший Пушистик с трудом открыл мутные глаза, бросил на нее последний взгляд и снова закрыл их, теперь уже навсегда.

Через пару часов исчезли и следы мордочки. В Машиной комнате лежал огромный кожаный баул, и от него исходил ощутимый жар. Маша то плакала, то пила безвкусный чай, то уговаривала себя, что из куколки появится бабочка, и это ничуть даже не смерть для гусеницы, а совсем наоборот. Она даже попыталась с горя полистать какую-то из немногих оставшихся книг, но это оказался телефонный справочник 1979 года издания.