Чарлз Стросс - Акселерандо

— Манфред, ты слышишь меня?

Он дергается. Во рту кляп, пальцы склеены. Замечательно. Никаких сторонних каналов поступления информации. Он беспомощен.

— Примерно так, Манфред, чувствует себя больной тетраплегией, прикованный к постели расстройством той части нервной системы, что отвечает за моторику. Запертый в собственном теле атипичной формой коровьего бешенства, из-за того что съел слишком много зараженных бургеров. Я могу ввести тебе МФТП, и ты останешься таким до конца своих дней — будешь гадить в мешок и писать через трубочку. Неспособный разговаривать. И никого, кто бы о тебе позаботился. Тебе понравилось бы такое?

Он пытается пробурчать что-то через мячик кляпа. Пам задирает юбку к талии, забирается на кровать и оседлывает его. Дисплейные очки воспроизводят сцены, которые она записала в окрестностях Кембриджа предыдущей зимой — сцены в приютах и на общих кухнях. Опираясь на него коленями, она шепчет ему в ухо:

— Двенадцать миллионов — вот сколько, мальчик, ты должен им, как уверяют. Как ты думаешь, сколько ты должен мне? Шесть миллионов чистоганом, Манни, шесть миллионов, которые не достанутся твоим голодным виртуальным детишкам.

Он мотает головой, будто пытается спорить. Так не пойдет; она больно шлёпает его, добавляя оттенок ужаса к его явному испугу.

— Сегодня я видела, как ты транжирил бесчисленные миллионы, Манни. Миллионы, связывающие ракообразных с пиратским Масспайком! Ты ублюдок. Знаешь, как я должна поступить с тобой? — Он съеживается, неуверенный, всерьез она или только запугивает. Это хорошо.

Нет никакого смысла пытаться поддерживать беседу. Пам пригибается так низко, что чувствует ухом его дыхание.

— Тело и разум, Манни. Тело и разум. Ты же не интересуешься своим телом, не так ли? Только разум. Тебя могут сварить заживо, прежде чем ты заметишь, что случилось с твоей телесной оболочкой. Примерно как омар в горшке. Но я слишком люблю тебя; только это тебя и спасает. — Она отводит руку назад и снимает мешочек с гелем, открывая его член: он напряжен от действия вазодилататоров, входящих в состав геля, и почти бесчувствен. Выпрямив спину, она осторожно вводит его в себя, медленно опускаясь сверху. Вопреки ожиданиям, это не причиняет боли, и ощущение совершенно не похоже на то, к чему она привыкла. Пам наклоняется вперед, вцепляется в его напряженные руки, ощущает его трепетную беспомощность. Ощущения переполняют её, и она едва не прокусывает губу, такие они яркие. Затем она снова опускается на Манфреда и ритмично двигается, пока его не сотрясает дрожь, неконтролируемые спазмы, вывобождающие в Пам дарвинистскую реку его исходного кода, вырывающуюся через единственное устройство вывода этих данных.

Она скатывается с его бедер и осторожно использует остатки суперклея, соединяя малые губы. Люди не производят заглушки для осеменения, и хотя Пам фертильна, но хочет абсолютной уверенности. Клей продержится день или два. Она разгорячённая, раскрасневшаяся и почти не владеет собой. В ней всё бурлит от лихорадочного предвкушения, поскольку наконец она прищучила его.

Когда Пам снимает с него очки, его глаза обнажены и уязвимы, защитная оболочка вскрыта до человеческого ядра его почти трансцендентного разума.

— Утром после завтрака ты должен прийти и подписать брачный контракт, — шепчет она ему в ухо. — Иначе с тобой свяжутся мои адвокаты. Твои родители захотят, чтобы свадьба прошла как положено, но мы можем устроить её как-нибудь потом.

Он смотрит так, будто ему есть что сказать, поэтому она наконец смягчается, расстегивает ремешок и убирает кляп, затем нежно целует его в щёчку. Он сглатывает, кашляет и отводит взгляд.

— Почему? Почему ты так поступила?

Она постукивает пальцами по его груди.

— Все из-за прав собственности. — Она делает секундную паузу, чтобы подумать: «Между нами огромная идеологическая пропасть, через которую надо в итоге перебросить мост». — Ты наконец убедил меня насчёт этой твоей агалмичности — своей готовностью послать подальше любые ценности. Я не собираюсь терять тебя ради группы омаров, или загруженных котят, или что там еще будет населять интеллектуальную материю после сингулярности, над созданием которой ты работаешь. Поэтому я решила взять то, что изначально принадлежит мне. Кто знает, может, через несколько месяцев, когда я произведу для тебя новый разум, ты сумеешь прислушаться к зову своего сердца?

— Незачем было делать это таким способом...

— Незачем? — Она соскальзывает с кровати и оправляет платье. — Ты отдаешь слишком много и слишком легко, Манни! Притормози, а то ничего не останется. — Наклоняясь над кроватью, она смачивает ацетоном пальцы его левой руки, затем отпирает манжету. После чего оставляет бутылочку растворителя достаточно близко к руке, чтобы он смог освободиться.

— Увидимся завтра. Не забудь: после завтрака.

Пам уже в дверях, когда он окликает:

— Ты так и не сказала почему!

— Можешь считать, что это вроде повсеместного распространения твоих мемов, — говорит она, посылая ему воздушный поцелуй, и начинает закрывать дверь. Затем наклоняется и задумчиво отодвигает подальше еще одну картонную коробочку с загруженным котенком внутри. После этого она возвращается в свой номер, чтобы заняться устройством алхимической свадьбы.

Глава 2. Трубадур

Три года спустя. Манфред в бегах. Сероглазая судьба гоняется за ним, безуспешно пытаясь разобраться в суде по бракоразводным делам, в переговорных комнатах, на заседаниях Чрезвычайного международного валютного фонда. Это — веселый танец, в котором у него ведущая роль. Но Манфред не сбегает, он просто нашёл для себя миссию. Он решил выступить в древнем городе Риме против законов экономики. Он собирается устроить концерт для духовных машин. Он планирует освободить компании и уничтожить итальянское правительство.

Вместе с ним, в тени, неотступно следует его монстр, всегда составляя ему компанию, никогда не покидая его.

* * *

Манфред снова попадает в Европу. Аэропорт — величие двадцатого века, стекло и сталь, что на закате атомного века выглядит варварским. Он беспрепятственно проходит через таможню и идёт по длинному, отзывающемуся эхом залу прибытия, проверяя местные медиаканалы. На дворе ноябрь, и в неуёмном корпоративном рвении в попытках справиться с проблемами сезонных продаж торговцы придумали окончательное решение Рождественской проблемы — массовое повешение плюшевых Сант и эльфов. Тела подвешены над головой через каждые пару метров, ноги иногда подергиваются в аниматронной смерти, как свидетельство военного преступления, совершенного в игрушечном магазине. Корпорации, действующие все более и более автономно, сегодня не понимают значения смерти, думает Манфред, пока проходит мимо матери, выпасающей капризных детей. Бессмертие их самих — серьезный недостаток, когда они имеют дело с людьми, которых задевают. У них есть недостаток в понимании одного из главных факторов, мотивирующих телесные устройства, которые кормят их. Ладно, рано или поздно мы что-нибудь с этим сделаем, говорит он себе.