Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03

Что ж, работу я проделал действительно грандиозную. Я — Мастер, и всегда работаю, отдавая делу всего себя — и свой недюжинный ум, и многовековой опыт.

Абдулла наконец замолкает, и я отправляюсь в палатку. Вечером выхожу и прощаюсь с мальчиками.

— Спасибо, Мастер, — за всех говорит Бейдр, — велик Аллах, пославший нам такого учителя, как ты.

Они уходят. Абдулла желает мне спокойной ночи. Я возвращаюсь в палатку и укладываюсь спать.

Люди Абдуллы приходят в лагерь под утро. На меня, сонного, накидывают аркан. Выволакивают наружу. Солнце едва взошло, и я задумываюсь над тем, почему расстреливать обычно предпочитают на рассвете.

Меня ставят у края скалы, расстрельная команда выстраивается напротив.

— Прощай, Мастер, — говорит Абдулла, — р буду молиться за тебя, ты настоящий мужчина и воин. Профессионал.

Я молчу. Обмениваться с ним любезностями я не намерен.

Абдулла вскидывает вверх руку. Сколько раз я слушал эту мёртвую предрасстрельную тишину? Пять раз, десять?.. Впрочем, расстрел вполне достойная казнь, я это могу утверждать со знанием дела. Болтаться в петле или гореть заживо гораздо неприятней.

Рука Абдуллы летит вниз. Залп срывает меня со скалы и швыряет в пропасть.

К вечеру я прихожу в Шираз. Выгляжу я весьма непрезентабельно, сорокамильная прогулка по пересечённой местности внешнему лоску не способствует. Тело немного побаливает, как бывает всегда после расстрела. Что ж, издержки профессии. Я не в претензии, причастных к операциям такого ранга необходимо зачищать, это азы. Меня, к примеру, зачищали неоднократно. Другое дело, что кого как, а меня такое положение дел вполне устраивает. Для тех, кому суждено жить вечно, одним перевоплощением больше, одним меньше, какая разница… А считаться мёртвым Мастеру подходит — с покойника, как известно, не спросишь.

С минуту размышляю о способе передвижения. Какую-то сотню лет назад я бы без лишних раздумий отвязал от ближайшей изгороди ишака и поехал дальше верхом. Однако на дворе не те времена, поэтому я угоняю автомобиль — вполне приличный «фиат». Через два дня я уже в Тегеране и, наконец, добираюсь до личного сейфа. Такие сейфы у меня в банках большинства крупных городов мира.

Утром следующего дня я прилетаю в Лондон. Фирма «Томпсон и сыновья» основана лет четыреста назад и пользуется прекрасной репутацией. На мой взгляд, во многом благодаря мне, клиенту фирмы со дня её основания. Меня передают от отца к сыну наподобие эстафетной палочки. Общая сумма — процент от сделок с моим участием, полученный за долгие годы представителями славного семейства, зашкаливает за все разумные пределы. Это, впрочем, меня совершенно не беспокоит, к деньгам я равнодушен. Не будь необходимости существовать, я бы работал и бесплатно.

Генри Томпсон мог бы читать в Оксфорде курс лекций на тему «Как должен выглядеть и вести себя настоящий джентльмен». Генри принимает меня по-королевски — на столе блюда и напитки, которые могли бы составить честь обитателям Виндзорского замка. За обедом мы болтаем о чём угодно, только не о делах, и оба получаем искреннее удовольствие от беседы. Генри мне симпатичен, хотя я подозреваю, что он, единственный из всех, догадывается о том, кто я на самом деле. Впрочем, его молчание обеспечено такими суммами, что я могу быть спокоен.

После третьей перемены блюд Генри достаёт сигары, мы закуриваем и переходим из гостиной в кабинет.

— Есть три предложения, — приступает хозяин к деловой части встречи. — Во-первых, крупная партия наркотиков из Колумбии. Надо обеспечить канал — транзит в Европу, оттуда после переработки — в Штаты. Во-вторых, заказ на ряд картин из Лувра, список у меня есть. И, в-третьих, военный переворот в Уганде.

Я смотрю на Генри укоризненно, ему не мешало бы расстаться с надеждой вовлечь меня в дела, которыми я не занимаюсь. Я берусь за дело, только если заинтересован в конечном результате. А усидит ли на своём троне африканский царёк или его сменит на нём узурпатор, мне безразлично.

— Мы обсуждали это не один раз, — говорю я мягко, — военные перевороты меня не интересуют.

— Мастер, я знаю, но поймите, надёжный заказчик. А сумма такая, что… — Генри закатывает глаза к потолку.

— Оставим это, — говорю я. — Сумма не имеет значения. И впредь никаких переворотов.

— Хорошо, конечно, Мастер, простите меня, виноват. Так что насчёт остальных?

Я беру оба заказа. Особенно радует ограбление Лувра — музейные операции я провожу виртуозно, они доставляют истинное эстетическое удовольствие. Последний раз это был Прадо, до него Уффици. В обоих случаях ограбления прошли идеально, из Уффици забрали десять полотен, из Прадо, помнится, шесть. Правда, ни испанские, ни итальянские холсты далеко не ушли. В первом случае ребята прокололись на таможне, а во втором перекупщик оказался на крючке у полиции, и картины в музеи вернулись. Моей вины, однако, ни по Мадриду, ни по Флоренции нет.

Прощаюсь с Генри и иду в гостиницу — впереди достаточно хлопот, и мне необходимо отоспаться. В холле покупаю свежий номер «Таймс». Ну что ж, этого следовало ожидать — на первой полосе вижу фотографии мальчиков. Поднимаюсь в номер и читаю передовицу. Всё как обычно — предотвращено преступление века. Случайность, нелепая случайность: в машину, на которой ехали неопознанные преступники, врезался грузовик. В машине был обнаружен сложнейшей конструкции тайник. Полиция о его содержании умалчивает, но репортёры предполагают, что там могла находиться бомба… Я смотрю на лица мальчиков. Несчастный Бейдр, мне он был симпатичен больше других.

Я взволнован. Казалось, можно было бы привыкнуть, но я волнуюсь каждый раз, когда вижу лица погибших, с которыми был знаком. Да, я сделал для них всё, что мог, я всегда делаю всё, что от меня зависит, выкладываюсь полностью. Так что они погибли не по моей вине, но я всё равно чувствую причастность. Спать больше не хочу, мне не до сна сейчас, и я выхожу из гостиницы. Иду на набережную Темзы и останавливаюсь, облокотясь на парапет.

Я не знаю, как это работает. Не знаю, что за парень сидел за рулём грузовика в Риме. Или как получилось, что матёрый скупщик краденого оказался агентом итальянской полиции. Не знаю, какая сила тогда, шестьдесят с лишним лет назад, заставила английского пилота вывернуться из-за облаков над Бельгией и бросить мне наперерез свой «Спитфайр». И я рванул штурвал и не успел, а в следующий момент англичанин вломился мне в борт. И я услышал, как в салоне, перекрывая скрежет и лязг разрываемого металла, зашелся в предсмертном крике арийский подонок, партайгеноссе и личный друг фюрера Мартин Борман. Забавно, считается, что та моя спасательная операция удалась и Борман успел удрать в Аргентину…