Мартин Гринберг - Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Вновь пошел снег. Костер догорал.

— Твоя непредвиденная трансформация сегодня ночью произошла, осмелюсь предположить, в результате той же самой планетной конфигурации и лунарных сил, которые делали эту ночь идеальным моментом для того, чтобы вызвать моих старых друзей из Бездны…

Он продолжал говорить своим глубоким голосом и, возможно, сообщал мне важные вещи. Я этого никогда не узнаю, ибо аппетит во мне рос с каждой секундой, и слова потеряли даже тень смысла; я потерял всякий интерес к морю, вершине утеса, толстяку.

В лесу за лугом бегали олени: я отчетливо ощущал их запах в ночном зимнем воздухе.

И я был очень, очень голоден.

Придя в себя рано утром, я увидел, что лежу голый на снегу рядом с недоеденным оленем. По его глазу ползла муха, язык свешивался из мертвого рта, придавая ему комично-патетическое выражение, как у животного из газетного комикса.

Снег вокруг разорванного живота оленя окрасился флюоресцентно-алым.

Мое лицо и грудь были липкими и красными. Горло драло и саднило. Но к следующей полной луне все заживет.

Солнце стояло уже высоко, маленькое и желтое, а небо было синим и безоблачным, и ветер утих. Откуда-то издалека доносился шум океана.

Я замерз, мне было холодно и одиноко; что же, подумал я, это случается с каждым из нас, в начале. Просто со мной это повторяется каждый месяц.

Я ощущал болезненную усталость, но мне нужно было продержаться, пока я не найду какой-нибудь заброшенный амбар или пещеру; сделав это, я собирался отоспаться недели две.

Низко над снегом прямо ко мне летел ястреб, держа что-то в когтях. На мгновение он завис надо мной, уронив к моим ногам маленького серого кальмара, и тут же взмыл вверх. Кальмар лежал безучастно и неподвижно, разбросав щупальца по кровавому снегу.

Я принял это за предзнаменование, только неизвестно, хорошее и дурное, но мне было уже все равно; повернувшись спиной к морю и туманному городку Иннсмауту, я направился в сторону большого города.

Я познакомился с Роджером Желязны в 1990 году на конференции в Далласе, штат Техас. Мы подписывали свои книги за одним и тем же столом. Я разволновался, когда узнал об этом: я представлял, что мне удастся поговорить с ним, ведь Роджер был моим кумиром с одиннадцатилетнего возраста, с тех пор, как я прочитал «Князь света». На самом деле мы сидели и подписывали книги людям, выстроившимся в очередь, и мне удалось только пробормотать несколько слов о том, что я являюсь его поклонником, а еще я подтолкнул к нему сборник Сандмана «Кукольный дом», сказав, что, мол, Сандман является одним из незаконных крестных детей Роджера.

Мы не общались весь следующий год, а в 1991 году на Всемирном конгрессе фэнтези в Туксоне, Аризона, мой друг Стив Браст усадил меня в баре рядом с Роджером, и мы втроем проговорили весь вечер о структуре короткого рассказа. Когда говорил Роджер, мы со Стивом слушали.

— Многие из моих лучших рассказов, — говорил Роджер, посасывая трубку и объясняя, каково это, писать рассказы, — просто последние главы романов, которые я не написал.

В следующий раз я встретил Роджера, когда он был почетным гостем на Всемирном конгрессе фэнтези в Миннеаполисе. Я был ведущим, и мы оба работали в поте лица, организуя заседания, чтения и занимаясь всем, что обычно происходит на конгрессах. Мы столкнулись в зале книжных дилеров и обменялись книгами: я дал ему экземпляр «Ангелов и посещений», моего только что вышедшего сборника, а он дал мне экземпляр своего романа «Ночь в одиноком октябре».

У меня сложилось впечатление, что это был первый за долгое время роман, который показался ему стоящим. Во всяком случае, роман оказался для него самого таким же сюрпризом, как и для читателей.

Я помню, как устал тем вечером, и помню, что планировал прочитать только несколько первых страниц «Ночи в одиноком октябре». Я прочитал их, зацепился и, не в силах прервать чтение, читал, пока не уснул.

Мне многое понравилось в этой книге — и то, что история рассказывается от лица странного персонажа (собака Джека Потрошителя), и то, как забавно выстраивается набор действующих лиц (включая Шерлока Холмса и Ларри Тэлбота), и вся эта лавкрафтиана, воспринимавшаяся как некий танец, в котором каждый знает свои движения и в котором двери, которые должны впустить Великих Старцев, собирающихся поглотить мир, всегда оказываются чуть приоткрытыми, но никогда — полностью распахнутыми.

Я написал рассказ в феврале 1994 года и послал его Роджеру. Рассказ был непосредственно навеян тем, что он сделал в «Ночи в одиноком октябре», хотя мой Ларри Тэлбот был заимствован как у Роджера, так и из фильмов об Оборотнях, и у Харлана Эллисона из его великолепного «Дрейф от островов Ленгерхана, 38’ 54… северной широты, 77 00… 13 западной долготы». Меня вдохновило то, чем Роджер вдохновлял вас: он описывал все так увлекательно, что вам самим хотелось сделать это, и сделать по-своему, а не так, как он.

Это последняя глава романа, который я не написал.

Это был единственный раз, когда я послал Роджеру рассказ (он был, кроме всего прочего, человеком, написавшим пять или шесть моих самых любимых рассказов в мировой литературе). И рассказ ему понравился. Вот почему, когда меня попросили рассказ для книги его памяти, я мог дать только эту вещь.

Мы встретились еще раз — присутствовали вместе на заседании, провели вечер на крыше возле бассейна, беседуя с Майком Муркоком — в Новом Орлеане на Всемирном конгрессе фэнтези в 1994 году. Мы разговаривали по телефону в начале нового года, вскоре после рождения моей дочери Мэдди. Роджер прислал ей «дримкетчер» (улавливатель снов), систему лесок, перьев и бусинок, которую надлежало повесить над ее кроваткой с тем, чтобы она ловила плохие сны, пропуская только хорошие, и я позвонил ему, чтобы поблагодарить. Мы целый час проговорили о фантастике и пообещали друг другу рано или поздно выбрать время, чтобы как следует посидеть и поговорить. У нас ведь было много времени впереди.

Больше нам не довелось поговорить.

Дримкетчер все еще висит над кроваткой моей дочки.

Вскоре после его смерти мы все сидели в мемориале Роджера в Санта-Фе, кто на полу, кто на стульях, вспоминая Роджера. Я забыл многое из того, что говорил тогда, но помню, что отметил одну вещь: Роджер Желязны был тем писателем, который заставляет вас хотеть писать. У него это получалось чертовски здорово. Многие из нас не начали бы писать, если бы им не попались рассказы Роджера: незаконные писательские дети Роджера Желязны представляют собой внушительную и пеструю, ни на что не похожую группу.

Я горжусь, что принадлежу к ней.