Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2012 (сборник)

И все бы ничего – в конце концов, в рамках обсуждаемого поджанра подобное не только допустимо, но и приветствуется, – если бы «космическая опера» не доминировала в нашей «научной» фантастике, оттеснив на задворки все остальное. Причина доминирования проста: молодому читателю, к которому обращена «космическая опера», хочется верить в лучшее будущее; он мечтает о наступлении эпохи, в которой Россия преодолеет кризисы и станет ведущей державой, распространившей свое влияние на дальний космос. И за это обещание он готов принять любую, сколь угодно архаичную, форму грядущего мироустройства, благо фантасты постарались добавить к своим умозрительным схемам призрачное очарование романтики.

Получается, на наших глазах формируется новая утопическая иллюзия, в которой образы жесткого будущего умело заменены на патриархальную пастораль, с той лишь поправкой, что роль пастушков в ней играют бравые космические пилоты и космодесантники, – однако суть-то от поправки не меняется.

Совершенно очевидно, что популярная «космическая опера» никак не способствует развитию российской космонавтики в смысле идеологической поддержки. Подобно тому, как советские фантасты подогревали завышенные ожидания читающей молодежи, рисуя грядущий космический прорыв, русскоязычные писатели XXI века открыто постулируют тезис о неизбежности грядущего триумфа за счет «ретроспективной эволюции». Вместо прогресса в качестве путеводного маяка утверждается регресс. «Да здравствует феодализм – наше светлое будущее!»

И после этого фантасты еще смеют негодующе вопрошать, почему ракеты взрываются все чаще, а спутники падают все ближе!

Какую же модель можно предложить в качестве альтернативы искусственной архаизации будущего в фантастических романах? И существует ли такая модель?

Строить футурологические концепции – хотя и очень увлекательное, но в большинстве случаев совершенно бесплодное занятие. Слишком часто футурологи ошибаются. Хрестоматийной стала история о французском футурологе XIX века Альбере Робиде, который предсказал, что с развитием гужевого транспорта в ХХ веке улицы европейских столиц будут завалены конским навозом. Прогресс всякий раз обманывает таких прорицателей, предлагая качественное решение количественных проблем – в конкретном случае лошадей сменили автомобили и электротранспорт. Но иногда удается сделать удивительно точный прогноз.

В качестве примера удачной прогностической системы можно привести теорию «больших циклов экономической конъюнктуры», разработанную российским экономистом Николаем Дмитриевичем Кондратьевым в 1920-х годах. Анализируя большой массив исторических данных, накопленных за полтора века, ученый обнаружил, что любая экономика, основанная на товарно-денежных отношениях, развивается с циклом в 40–60 лет. Завершение цикла сопровождается мощнейшим экономическим кризисом, который сотрясает основы государственности всех вовлеченных в рыночную экономику держав. Благодаря этой эмпирической теории Кондратьев сумел очень точно предсказать Великую депрессию 1929–1933 годов и мировой кризис 1973–1975 годов. В настоящее время мы входим в очередной «кондратьевский» кризис, пик которого придется на 2013–2015 годы, что уже становится очевидным: к тому времени внешние и внутренние долги развитых государств достигнут таких астрономических величин, что потрясений и дефолтов не избежать. То есть теория работает.

Впрочем, паниковать не надо – цивилизация пережила все предыдущие кризисы, переживет и текущий. Нас в этой связи интересует другое. Кондратьев разделил циклы на две фазы: «повышательную» и «понижательную», каждая из которых имеет свои особенности. В частности, «повышательная» фаза начинается сразу после кризиса и характеризуется глубоким изменением всей жизни капиталистического общества. Одной из причин изменений становятся научно-технические нововведения.

В «повышательной» фазе первого цикла, выявленного Кондратьевым, это были развитие текстильной промышленности и производство чугуна, изменившие уклад общества. В «повышательной» фазе второго цикла началось строительство сети железных дорог, которые позволили освоить новые территории и преобразовать сельское хозяйство. В «повышательной» фазе третьего цикла произошло широкое внедрение электричества, радио и телефона.

Кондратьев сделал предположение, что вскоре грядет «нефтяная» революция – именно она станет движущей силой цивилизации в четвертой «повышательной» фазе. Сегодня мы знаем, что он был прав: начиная с середины 1940-х годов автомобили, двигатели внутреннего сгорания и нефтепереработка уверенно захватили все сферы жизни, нефть стала кровью цивилизации, обеспечивая не только транспортные, но энергетические нужды. Самое важное – нефть сделала возможными и космические полеты.

Обратите особое внимание на этот факт. Теория космических полетов зародилась в конце XIX века, и уже в 1903 году Константин Циолковский показал, что углеводороды могут быть использованы в качестве топлива для космических ракет, но только возникновение развитой «нефтяной» цивилизации на «повышательной» фазе четвертого «кондратьевского» цикла привело к тому, что от теории конструкторы перешли к практике. Однако к концу цикла, то есть к началу 1970-х годов, ее возможности в этой сфере оказались исчерпаны – американская лунная программа «Аполлон» проходила на пределе технических возможностей того времени. Выше своей головы «нефтяная» цивилизация прыгнуть попросту не могла.

Дело в том, что именно тогда во весь рост встали проблемы автоматического управления, надежной связи и обработки информации. Технологические системы усложнились настолько, что громоздкие ламповые компьютеры, которые ко всему прочему еще и часто перегорали, в принципе не удовлетворяли возросшим требованиям. Но тогда же появились и предпосылки для качественного решения количественных проблем: в 1964 году появился первый серийный микрокомпьютер PDP-8; в 1967 году корпорация IBM выпустила первую дискету; в 1968 году родилась компания «Intel» и была запатентована компьютерная «мышь»; в 1969 году заработала первая компьютерная сеть ARPANET; в 1971 году создан первый микропроцессор Intel-4004 на полупроводниковом кристалле. Все это были единичные и очень дорогие образчики, представлявшие интерес только для ученых и узких технических специалистов. А потом грянул «кондратьевский» кризис, мировая экономика рухнула, доллар обесценился, утратив золотое «содержание», и тут же началась новая научно-техническая революция, которая через много лет получит название «информационной».

Сегодня мы вовсю пользуемся плодами этой революции: «мобильники», GPS-приемники, домашние компьютеры, планшетные компьютеры, карманные компьютеры, ноутбуки, нетбуки, электронные платежные карточки, вездесущий Интернет, цифровое телевидение на тончайших жидкокристаллических экранах, накопители информации на миниатюрных флешках – список можно продолжать и продолжать. На повестке дня – «облачные» серверы, бесплатная высокоскоростная связь, квантовые компьютеры и домашние роботы. Кое-кто уже переживает, что мы используем информационные технологии с малой эффективностью. Дескать, стандартный айфон по вычислительной мощности давно обошел лунную программу «Аполлон», а обыватели не придумали для него ничего умнее бессмысленных игр типа «Тетриса». На самом деле то, что могла дать информационная революция космонавтике, она ей уже дала. Из всех достижений последнего времени я выделил бы одно, но весьма значимое. Летом 2003 года на Марс отправились американские планетоходы «Спирит» и «Оппортьюнити». Планировалось, что в лучшем случае они проработают на поверхности Красной планеты 90 дней, однако «Спирит» проработал шесть лет, а «Оппортьюнити» продолжает функционировать до сих пор! Планетоходы передали с Марса терабайты информации, десятки тысяч прекрасных снимков, которые с небольшой задержкой выкладывались в Интернет, что позволило привлечь к их изучению сотни сторонних специалистов и миллионы простых пользователей. Научное исследование Солнечной системы в одночасье стало доступным даже для тех, кто никогда не собирался в космос. Разве это не революция? Да, революция, однако это и та самая «голова», выше которой информационным технологиям не прыгнуть. Конечно, еще будут интересные миссии с использованием межпланетных аппаратов. Благодаря им мы недавно увидели с близкого расстояния спутники Сатурна, Меркурий и астероиды, скоро увидим Цереру и Плутон. Только вот ничего принципиально нового межпланетные аппараты уже не сделают – они будут работать все дольше и передавать информации все больше, они картографируют планеты и доберутся до самых дальних «уголков» Солнечной системы и, возможно, отыщут какие-то иноземные формы жизни, они невероятно расширят наши знания о Вселенной. Однако чего стоят все эти знания, если сам человек останется на Земле?..