Лев Могилев - Железный человек

Профессору ясно было одно: нужно бежать. Бежать, не теряя ни одной минуты! Нужно, не привлекая внимания, выйти из отеля, а потом... Траубе взглянул на офорт. Море! Вот оно - избавление! Решено. Но сначала необходимо себя и Гарри привести в надлежащий вид.

Профессор действовал, как сомнамбул. Из отвернутых крапов с шумом вырывалась вода. Горячий пар капельками осаждался на кафельных стенах ванной комнаты. Гарри был послушен. Молча подчинялся он профессору.

Через несколько минут, вымытые и переодетые, вышли они из своего номера. Профессор взял только портфель с рукописями, документами и деньгами да еще портативный десятизарядный пистолет. Тщательно проверил, как закрыта дверь.

- Кто бы нас ни спрашивал, - сказал он дежурному, прежде чем войти в лифт, - скажите, что мы отлучились по важному делу. Вернемся завтра вечером.

- Ясно, господин профессор, - ответил дежурный,

У подъезда стояла машина Мака. Напрасно дожидалась она своего хозяина. Траубе узнал номер.

- Его! - тихо сказал он и сделал знак Гарри.

Подойдя к машине, он открыл дверцу. Так и есть! Второпях Мак оставил ключ от зажигания.

- Садитесь, - сказал Траубе, пропуская Гарри вперед.

Дверца захлопнулась, и машина круто развернулась у подъезда. Траубе уверенно сидел за рулем. Прикосновение рук к холодной поверхности руля и усилие, необходимое для управления машиной, дисциплинировали его нервы. Постепенно набирая скорость, они выехали на большую магистраль города.

Три часа мчались они, не сбавляя скорости. Три часа бешеной гонки. Близилось утро.

Огромный теплоход "Океания" стоял у причала. Огни сотен иллюминаторов отражались в воде изломанными полосами. До отплытия оставалось несколько минут, когда на теплоход быстро взошли два пассажира, за" кутанные в плащи. Предъявив билеты, они тотчас же направились в отведенную им каюту.

Когда дверь каюты закрылась, Траубе облегченно вздохнул. Не зажигая света, он быстро сориентировался. Каюта слабо освещалась через иллюминатор. Железный человек молча стоял у двери.

- Раздевайтесь, ГарриТ Быстро! - профессор уже вполне овладел собой. - Быстро! Вам нужен немедленный отдых.

Траубе сам приготовил постель.

- Так. Ложитесь. Протяните руку.

Как врач нащупывает пульс, так и Траубе легко нащупал незаметное отверстие у запястья железного человека. Вынув шприц, он набрал из ампулы немного розовой жидкости и ловко влил ее через это отверстие железному человеку.

- Теперь слушайте!

Траубе ритмично постукивал по обшивке каюты, имитируя звук метронома. Минуты через две он внимательно посмотрел на лицо Гарри.

- Кажется, все.

И действительно, железный человек спал. Профессор расстегнул рубашку и перевел на стальной груди маленький рычажок. Тлеющая рядом, как зеленая искра, сигнальная лампочка погасла.

- Уф...

Профессор вытер платком лоб и вышел из каюты. Заперев ее и проверив дверь несколько раз, он поднялся на палубу.

До отплытия "Океании" оставалось две минуты. Профессор выглянул на берег, и сердце его тоскливо сжалось. Ни один из пассажиров огромного судна так не жаждал сейчас отчалить, как профессор Траубе.

Гудок - и в толпе провожающих на берегу началось оживление. Замелькали платки, шляпы. С борта летели ответные приветствия. Траубе надвинул шляпу на глаза. Его никто не провожал. Его нисколько не интересовала эта толпа со всеми ее чувствами и переживаниями. Он смотрел на узкую полосу темной воды, отделявшую его от берега. И вот полоса стала шире, еще шире... Берег тихо отсгупал и уходил в сторону. Огромное судно разворачивалось в море.

Светало. Воздух заметно посвежел. С берега в море дул небольшой ветер. Он подымал на темной поверхности зыбь, отливающую, как рыбья чешуя. Где-то там, в открытом море, была хорошая волна. Утренний туман длинными волокнистыми полосами повис над водой.

Профессор зябко поежился. Было прохладно, но идти в каюту не хотелось. Нужно было успокоить нервы. Вид железного человека мгновенно воскресит в памяти страшные события.

Траубе решил пробыть на палубе до восхода солнца.

А берег уже почти скрылся в утреннем тумане. Стало покачивать. Огромное судно грудью наваливалось на податливую массу воды. Но это была кажущаяся податливость. Уступая железному натиску, море упрямо приподнимало стальную громаду вновь и вновь. Казалось, между морем и кораблем идет скрытая, но упорная борьба. Качка, свежесть и простор немного успокоили нервы. Траубе задумался. Тревожные мысли рождались в его мозгу. Вот стоит он здесь, на борту корабля. Роковая случайность закинула его сюда. Случайность... Как он прожил свою жизнь? Разве шла она по строго вымеренной дорожке? Он беззаветно служил науке. Его исследовательский гений был неистощим. Он всегда стремился вперед. Всегда испытывал острое чувство неудовлетворения. Страстная порывистость души, неистощимая изобретательность, огромная трудоспособность были его неотъемлемым свойством. А к чему? Дало ли все это ему счастье? Не казалось ли ему всегда, что счастье где-то впереди?

Он слышал за спиной оживленные разговоры. Много людей, его попутчиков, пассажиров. И ни одному из них нет до него никакого дела. И многие из них, быть может, счастливы. Они не знают, кто он. Они не знают, что у него в душе. А если б знали, то в ужасе отшатнулись бы от него. Они ни о чем не знают. Там, внизу, в темной каюте спит мертвым сном железный человек. Железный человек, Гарри... удивительное творение природы и человеческого гения. Гарри... Тоскливое чувство сжало грудь профессора. Это имя напомнило ему другое, давно прошедшее. Мягкие ласковые детские руки, большие доверчивые глаза...

- Господин профессор!

Траубе вздрогнул и оглянулся. Но тревога была напрасной: обращение относилось не к нему. Молодая дама приветливо здоровалась с маленьким шароподобным старичком. Старичок широко улыбался и не постариковски строил даме глазки.

- Ну как? Как самочувствие? Не укачало? Хе-хе... Это еще цветочки... Вот подальше отъедем...

- Что вы меня пугаете! И нисколько я не боюсь. В прошлом году мы с мужем переплыли океан...

- Так то с мужем! А теперь, наверно, без мужа?

Собеседница покраснела и не нашлась сразу, что ответить.

Траубе отошел в сторону. Ему было не до шуток. Розовая полоса зари разгоралась на востоке. Ветер крепчал. Качка стала заметнее. Темная поверхность воды вздувалась и опадала. Мощный нос судна разрезал ее, она круглилась, поблескивая острыми краями. А по темному почти черному полированному скату серыми шапками с шипением сползала пена. Она разбегалась причудливыми узорами по зыбкой бугристой поверхности. Она таяла и рождалась вновь. И в этом рождении и умирании было нечто символическое.