Игорь Росоховатский - Законы лидерства [Журнальная версия]

В директорском кабинете успели сменить кресла на более массивные, с кожаной обивкой. Столы буквой «Г» остались. Остались и круглый полированный стол с десятком стульев на витых ножках, и шкафы с расхристанными книгами, и гравюры, подаренные французскими генетиками.

Один шкаф, особый, был заполнен пронумерованными папками – защищёнными диссертациями учеников Виктора Сергеевича. На нижней полке осталось совсем немного места.

Евгений Степанович попросил меня рассказать, на каком этапе находится проверка эффективности полигена Л. Я старался докладывать сжато, как он любил, и в то же время не упустить существенного.

– Это у вас листы с формулами? – кивнул Евгений Степанович на рулон в моей руке.

Я раскатал рулон на столе и напомнил ему о предложениях, разработанных ещё под руководством Виктора Сергеевича и при участии Александра Игоревича. Когда я упомянул имя последнего, Владимир Лукьянович сделал пренебрежительный жест так, чтобы новый директор увидел.

«Вряд ли ему понравится такое отношение к его другу со стороны этого перевёрнутолицего», – не без злорадства подумал я.

– И что же, предположения подтвердились? – спросил директор.

Его в общем-то привлекательное, хотя и полноватое лицо портил рот – мясистые, слабо очерченные губы. Из-за них рот казался размытым и каким-то неаккуратным, несобранным.

– Большинство, Евгений Степанович. У подопытных овец полиген Л вызвал и прибавку в весе, и резкое повышение качества шерсти. Можно даже утверждать, что получен новый вид шерсти – необычно влагоустойчивый, даже влагоотталкивающий…

– Об успехах знаю, – прервал меня Евгений Степанович.

– Как же, весь институт слухами полнился одно время, – с обычной своей усмешечкой вставил Владимир Лукьянович. От этой его двусмысленной усмешечки и скрипучего голоса меня так и передёрнуло.

– Обратите особое внимание на те параметры, где предположения не подтвердились, – продолжал Евгений Степанович. – Возможно, следует изменить какие-то участки основной формулы, ввести дополнительные компоненты. Все ли её участки экспериментально выверены?

– Конечно. Сначала – промоделированы в машине. Вы же помните, отдел матметодов этим занимался, лично Александр Игоревич…

– Это серьёзно, – одобрил Евгений Степанович. – Александр Игоревич настоящий учёный, правда…

– Правда, мягко выражаясь, большой фантазёр, – вставил Владимир Лукьянович, уперев жирный подбородок в воротник.

Я удивлённо взглянул на Евгения Степановича: неужели не одёрнет наглеца? Как он смеет рассуждать о том, в чём ничего не смыслит? И почему это он, записной подхалим, так обнаглел, что позволяет себе нетактичные выпады в адрес закадычного друга директора? Да ещё в отсутствие последнего…

Однако Евгений Степанович пропустил его «вставку» мимо ушей.

– Следует ещё раз проверить некоторые компоненты полигена, – произнёс он и ткнул коротким толстым пальцем в развёрнутый лист. – Например, вот этот. Причём я лично попрошу вас попутно испытать, способен ли он исправлять у потомков врождённые дефекты…

– Серповидную анемию, например…

– Рад, что вы с полуслова поняли всю важность задачи. Да, эта работа имеет огромное значение для практической медицины. Сотни людей, несчастных уже со дня рождения…

– Но это другое направление. Потребуется изменить всю методику.

– Ну что ж, измените. Зато докажете, что не напрасно хлеб едим.

– Евгений Степанович, вы же прекрасно знаете, в каком направлении я вёл поиски. Между прочим, с благословения дирекции института…

– Бывшей, – вставил Владимир Лукьянович.

Слово или тон, которым оно было сказано, покоробили директора. Владимир Лукьянович заметил неудовольствие шефа и зашёл с другой стороны:

– Для наших экспериментов государство выделяет немалые деньги. Оно вправе ждать практической отдачи. Иначе вы больше ничего не получите, работу исключат из плана.

– Государство – это вы? – уже не в силах сдерживаться, спросил я.

– Владимиру Лукьяновичу не так просто выбивать деньги и аппаратуру, – примирительно проговорил Евгений Степанович. – Другое дело, если бы он мог указать немедленную практическую пользу…

– Он её укажет.

– Когда?

– Для первого этапа массовой проверки в совхозе понадобится полгода.

– А денег?

– Четыреста тысяч. Два ТФ-синтезатора стоят триста тысяч. И ещё сто тысяч на содержание подопытного стада.

– Ни дать ни ждать, – скороговоркой произнёс Владимир Лукьянович.

Я понял: ни столько дать, ни столько ждать они не смогут.

– Сколько сможете? – обратился я к директору, словно его зама в кабинете и вовсе не было.

Полное лицо Евгения Степановича выразило озабоченность, складки у щёк углубились.

– Наш разговор повернул не в ту степь, Пётр Петрович. Вы можете продолжать свои опыты, но необходимо испытать полиген в первую очередь для выяснения возможностей лечения наследственных заболеваний.

Он открыл карты. Оставалось расставить все точки над «i».

– То есть для того, чем сейчас занимается ваш отдел? – спросил я в упор.

– Эту задачу ставит перед нами академия. Как вам, может быть, известно, наш институт академический.

– Кто платит деньги, тот заказывает музыку, так?

– Фи, зачем утрировать, – проскрипел Владимир Лукьянович, но Евгений Степанович жестом руки остановил его.

– Мы выделим вам средства, которые вы просите. При условии, что опыты пойдут по определённой схеме.

Я понял, что мои планы рушатся – средства в его руках.

– Но, Евгений Степанович, если полиген принесёт плоды, ваш отдел сможет их использовать в нужном вам направлении, – взмолился я, сдерживая ярость.

Он тяжело и шумно вздохнул:

– Сколько времени упустим!..

– Сколько несчастных не спасём! – как эхо откликнулся Владимир Лукьянович. Внезапно на его лице мелькнула хитрая жирная усмешка: – Новое направление опытов, между прочим, ускорило бы защиту диссертации и продвижение на новую должность. Ведь на вашу зарплату трудно содержать семью…

Это был удар ниже пояса. Я поднялся:

– Не дадите денег, обращусь в академию. План утверждали они. А новое направление пусть развивает ваш отдел, Евгений Степанович.

– Какой вы горячий, Пётр Петрович. По летам, но не по званию. Так и быть, мы выделим средства на один синтезатор. И подождём месяца три. Это предельный срок. Если ожидаемые результаты не замаячат, пересмотрим отношение к вашим опытам и обещаниям.

Я попытался ещё возражать, но его лицо утратило мягкость, окаменело. Голубые глаза навыкате превратились в ледышки и смотрели мимо меня. Моих возражений он больше не слушал, будто залепил уши воском.

Последнее слово осталось за ним. А как могло быть иначе? Эра Виктора Сергеевича кончилась.