Элизабет Мун - Раз став героем

В машине отец продолжал молчать. Свежий ветер врывался в открытые окна, и Исмэй откинулась на сиденье, наслаждаясь оттенками зеленого и золотого. Подъездная аллея в обрамлении стройных хвойных деревьев тянулась еще километр. По правую сторону раскинулись фруктовые сады, пора цветения которых уже прошла. Исмэй могла заметить кое-где зеленые плоды... а вот в дальнем конце сада должно быть уже созрели сливы. По левую сторону расстилались поля для поло, трава на которых была скошена крест-накрест. Кто-то утаптывал дерн, вывернутый копытами лошадей. Ближе к дому, буйными красками вспыхнули цветники. Машина проехала мимо фасада и завернула в широкий двор, посыпанный гравием, откуда открывался вид на горы. Так и было задумано. Широкий портик, покрытый переплетенными лозами, такими же толстыми как корни деревьев... два шага к широким дверям... дом.

Теперь уже не дом.

Здесь ничего не изменилось... по крайней мере внешне. Ее комната с узкой белой кроватью, полки, прогибающиеся под тяжестью старых книг, сумка, полная знакомых кубов. Старая одежда исчезла, но Исмэй обнаружила, что кто-то уже распаковал ее багаж. Ей не надо было спрашивать, что находится в каждом ящике. Она разделась и повесила форму на левый край перекладины. Ее заберут, почистят и вернут на правый край, где сейчас висело два костюма, которые ей не принадлежали. Скорей всего кто-то решил, что такая одежда подойдет к семейному ужину. Исмэй признала, что костюмы гораздо удобнее купленного ею по дороге. Она спустилась в знакомый холл, где располагалась большая квадратная ванная комната с двумя душами и огромной ванной. После маленьких корабельных кают, все здесь выглядело немыслимых размеров. Исмэй установила дверную табличку на "долго" и усмехнулась сама себе.

Спустившись вниз в длинной кремовой блузке, выпущенной поверх мягких коричневых брюк, Исмэй обнаружила, что отец с женой уже ждут ее. Мачеха, грациозная и изящная, одобрительно кивнула, что почему-то взбесило Исмэй. Без сомнения она повесила эту одежду в ее шкаф. На мгновение Исмэй захотелось разорвать блузу на части и выбросить... но офицер Регулярной Космической Службы не ведет себя подобным образом тем более в присутствии сводных братьев и других родственников. Она улыбнулась и пожала протянутую руку мачехи.

- Добро пожаловать домой, Исмэйя, - сказала та. - Надеюсь, тебе понравится ужин.

- Конечно ей понравится, - произнес отец.

Стол был накрыт в столовой для приемов. Из широких окон открывался вид на внутренний двор, где располагался бассейн. До Исмэй доносились звуки плещущегося фонтана, которые, однако, не могли заглушить бормотание голосов и шарканье ног по кафельному полу.

Она по привычке направилась к своему старому месту за столом, но оно было уже занято одним из двоюродных братьев. Отец указал ей стул по левую руку от папы Стефана. Прабабушки за столом не было. Исмэй сказали, что она будет ждать ее после ужина в своем будуаре.

- Она наконец вернулась, - сказал отец.

Папа Стефан постарел, высохшая кожа обвисла на костях, но глаза оставались пронзительными и ясными, а рот, даже когда улыбался, сохранял свою жесткость.

- Твой отец сказал, что ты вспомнила ритуал возвращающихся, - заговорил он. - А как благославлять пищу помнишь?

Исмэй удивленно заморгала. Уехав с Алтиплано, она перестала заботиться о чистоте еды, благословении и осквернении с такой же радостью, с какой забыла о традиционном нижнем белье, считавшемся необходимым атрибутом добродетельной дочери. Она не ожидала подобной чести... хотя все понимали, что это скорее тест, чем честь. Обычно только сыновья и сыновья сыновей благославляли пищу за ужином, дочери и дочери дочерей испрашивали благосклонности утром, в обед все молчали.

Исмэй опустила взгляд посмотреть, что лежит на столе (это было важно) и очень удивилась, увидев пять блюд. Это означало, что в ее честь был забит целый теленок.

Она никогда не слышала, чтобы женщина благославляла ужин, но слова знала.

- В стороне от порчи и нечистоты... - начала она и продолжила дальше, останавливаясь лишь на мгновение на тех предложениях, где предполагалось, что говорящий должен быть мужчиной, ей приходилось либо говорить о себе в мужском роде, либо менять слова.

- От отца к сыну, и ко мне, итак, я передаю...

Исмэй не задумывалась над собственной культурой, пока ни оказалась в школе Флота, поэтому не замечала, каким консервативным был на самом деле язык Алтиплано. Сначала ее шокировало, с какой легкостью во Флоте представители противоположного пола общаются друг с другом, обращаясь "сэр" как к мужчинам так и к женщинам. В отношении родителей большее значение придавалось таким понятиям как биологические родители и воспитатели, а не мать и отец. На Алтиплано не существовало слова "родители", и хотя здесь было известно о современных методах репродукции, мало кто использовал их.

Исмэй закончила благословение, продолжая думать о социальных и языковых различиях. Папа Стефан вздохнул, и она взглянула в его искрящиеся глаза.

- Ты не забыла... у тебя всегда была хорошая память, Исмэйя.

Он кивнул. Слуги выступили вперед и сдвинули блюда к краю, чтобы разрезать мясо, пока раздавались чаши с супом.

Во Флоте кормили прилично, но сейчас на столе была пища ее детства. Перед ней поставили голубую чашу из толстой керамики с густым кукурузным супом, украшенным зеленью и красной приправой. Желудок заурчал, почувствовав знакомый аромат. На ложке был выгравирован фамильный герб. Пальцы легли точно по форме, как будто она родилась с этой ложкой в руке.

За кукурузным супом последовал салат, к этому времени мясо уже порезали и выложили на голубые блюда с белыми завитками. Исмэй взяла три кусочка, выложила горку маленьких желтых картофелин, которые выращивали только на их полях, и зачерпнула моркови. Стоило поголодать, чтобы насладиться подобной пищей.

Вокруг нее велись тихие разговоры, к которым она не прислушивалась. Сейчас ее интересовала только еда, она даже не представляла, что настолько по ней соскучилась. Воздушные булочки, которые по легкости могли бы сравниться с плывущими в небе облаками... масло в плошках в виде геральдических зверей. Она помнила эти фигурки, висевшие в ряд на кухне, и не забыла, что булочки лучше есть горячими, а то потом они становились сухими и безвкусными. Их надо было окунать в масло или поливать медом.

Расправившись с ужином, Исмэй вышла на воздух. Казалось, никто не обращал на нее внимания. Когда все поели, слуги убрали тарелки.

- Все дело в гордости, - говорил папа Стефан ее двоюродной сестре Люси. - Исмэйя никогда не отступит, если это касается чести семьи.

Исмэй удивленно заморгала. Никто никогда не понимал странного отношения папы Стефана к чести семьи. Она надеялась, что он не вынашивает какого-нибудь плана на ее счет.