Айзек Азимов - Безобразный Малыш

(Ага. Хочешь, чтобы я на тебя шпионила?)

— Я уверена, что все будет по-прежнему благополучно, мистер Маннхейм.

— Конечно, конечно. Но все же...

И Маннхейм все-таки дал ей свой телефон, а она его записала, сама не зная зачем.

Так, на всякий случай.

На случай чего?

— Джерри придет сегодня, мисс Феллоуз? — спросил Тимми.

— Он придёт завтра.

Мальчик был явно разочарован. Круглая мордашка сморщилась, нависший лобик нахмурился.

— А почему не сегодня?

— Сегодня не его день, Тимми. Джерри сегодня идет в другое место.

— Куда?

— Так, в одно место. — Как объяснить Тимми, что такое детский сад? Что подумает Тимми, когда узнает, что другие дети, много детей, играют вместе в разные игры, со смехом гоняются друг за другом по школьному двору и малюют на бумаге восхитительно липкими красками?

— Джерри придет завтра. — Я хотел бы, чтобы он приходил каждый день.

— Я тоже. — (Но так ли это? Правду ли она сказала?)

Она страдала не оттого, что у Тимми появился друг, а оттого, что этот друг становился слишком самоуверенным, слишком г агрессивным. Джерри уже совершенно избавился от своей первоначальной робости и стал заметно доминировать.

Немаловажно было то, что он выше Тимми, а теперь он как будто стал расти еще быстрей — разница в росте составляла уже около полутора дюймов, да и весил Джерри больше. Он был проворнее, сильнее, и — как ни огорчительно для мисс Феллоуз — возможно, и умнее Тимми. Он куда быстрее разбирался в новых игрушках и сразу придумывал, как интереснее их использовать. Когда мисс Феллоуз давала им карандаши, краски или пластилин, Джерри рисовал осмысленные картинки или лепил фигурки, у Тимми же получалось нечто бесформенное. У Тимми явно отсутствовали художественные наклонности— он не умел даже того, чего следовало бы ожидать от нормально развитого ребенка его возраста.

Джерри каждый день ходит в детский сад, возражала себе мисс Феллоуз. Там он и научился пользоваться карандашами, красками и пластилином.

Но у Тимми тоже было все это задолго до появления Джерри. Он ничего не сумел освоить, однако тогда это не беспокоило мисс Феллоуз — она еще не сравнивала Тимми с другими детьми и делала скидку на то, что первые годы его жизни были сплошным пробелом.

Теперь же ей вспомнилось то, о чем говорилось в книгах доктора Макинтайра. Что не обнаружено никаких следов неандертальского искусства. Ни наскальной живописи, ни статуэток, ни резьбы на камне.

А вдруг они действительно были низшим подвидом? Оттого они и вымерли, когда появились мы.

Мисс Феллоуз не хотелось об этом думать.

А Джерри два раза в неделю распоряжался у них, словно у себя дома. «Давай складывать кубики», — говорил он Тимми, или «давай рисовать», или «давай смотреть диафильмы». И Тимми подчинялся, никогда не предлагая взамен ничего своего, делая все, как Джерри скажет. Джерри окончательно обрек Тимми на вторую роль. Мисс Феллоуз мирилась с этим только потому, что Тимми ждал очередного прихода своего друга со все более пылким восторгом.

Джерри — это все, что у него есть, печально признавала она.

Однажды, наблюдая за ними, она подумала вдруг: оба они дети Хоскинса — один от жены, другой от стасиса. В то время как я..

Боже, пристыженно ахнула она, прижимая кулаки к вискам, да я ревную!

— Мисс Феллоуз, — спросил Тимми, — а когда я пойду в школу?

Вопрос обрушился на нее, как гром с ясного неба.

Она взглянула в вопрошающие карие глаза и провела рукой по густой шапке жестких волос, машинально разглаживая торчащие вихры. Тимми вечно ходил растрепанный. Мисс Феллоуз стригла его сама, и он беспокойно ерзал под ножницами. Приглашать к Тимми парикмахера ей не хотелось; и какой бы неумелой ни была ее стрижка, она все-таки маскировала покатый лоб и выпирающий затылок.

— Где ты слышал про школу, Тимми? — осторожно спросила мисс Феллоуз.

— Джерри ходит в школу.

Ну конечно. От кого он мог это слышать, как не от Джерри?

— Джерри ходит в дет-ский сад, — необычайно четко выговорил Тимми. — И не только туда. Он ходит с мамой в магазин. Ходит в кино. В зоопарк. Везде ходит там, снаружи. А я когда выйду наружу, мисс Феллоуз?

У нее закололо сердце.

Так она и знала, что Джерри будет говорить с Тимми о внешнем мире. Ведь эти двое общались свободно и понимали друг друга без труда. Естественно, что Джерри, посланец таинственного запретного мира за пределами стасиса, хотел рассказать о нем Тимми. Это было неизбежно.

Но Тимми в тот мир путь закрыт.

Мисс Феллоуз заговорила с деланной веселостью, стараясь развеять грусть, которую, должно быть, чувствовал Тимми:

— Да зачем же тебе выходить туда, Тимми? Что тебе там делать? Знаешь, как там холодно бывает зимой?

— Холодно? — Он не понял — не знал этого слова. И ему ли бояться холода — мальчику, который учился ходить на заснеженных равнинах ледниковой Европы?

— Как в холодильнике. Выйдешь — и сразу нос начинает болеть, и уши тоже. Но это зимой. А летом снаружи очень жарко. Как в печке. Все потеют и жалуются на жару. А еще бывает дождь. С неба на тебя льется вода, одежда промокает, и делается очень противно.

Мисс Феллоуз сознавала весь цинизм своих слов и сама ему ужасалась. Говорить мальчику, который никогда не выйдет из своего заточения, о мелких несовершенствах внешнего мира — все равно что уверять слепого ребенка, будто форма и цвет окружающих его вещей только утомляют и раздражают глаз и вообще смотреть особенно не на что.

Но Тимми пропустил мимо ушей все ее жалкие ухищрения.

— Джерри говорит, они в школе играют в такие игры, которых у меня нет. У них есть диафильмы и музыка. Он говорит, что в детском саду много детей. Он говорит... — Тимми запнулся, потом с торжеством растопырил пальцы на обеих руках. — Он говорит, вот сколько.

— У тебя тоже есть диафильмы.

— У меня мало. Джерри говорит, он за один день смотрит больше диафильмов, чем я за все время.

— Мы тебе достанем еще диафильмы — очень хорошие. И пленки с музыкой.

— Правда?

— Сегодня же достану.

— И про сорок разбойников тоже?

— Джерри слышал эту сказку в детском саду, да?

— Там разбойники в пещере и такие кувшины... большие. А кто такие разбойники?

— Ну, это такие люди, которые отнимают все у других людей.

— А-а.

— Я принесу тебе диафильм про сорок разбойников. Это очень известная сказка. А есть еще и другие. «Синдбад-мореход», например, который объехал весь мир и все повидал. — Тут мисс Феллоуз прикусила язык, но Тимми не уловил в ее словах ничего огорчительного. — А еще я принесу тебе «Путешествия Гулливера». Он попал в страну крошечных человечков, а потом в страну великанов... — Она снова осеклась. Одни только путешественники, жадно поглощающие впечатления от невиданных стран. Впрочем, может быть, это и хорошо — скрасить Тимми его заточение рассказами о дальних странствиях. Он не первый затворник, который будет упиваться такими историями. — Есть еще рассказ об Одиссее, который сражался на войне, а потом десять лет добирался домой, к своей семье. — И ее сердце снова сжалось. И Гулливер, и Синдбад, и Одиссей, и Тимми — все они странники в чужих мирах, и она не может не сознавать этого. Неужели все великие повести человечества говорят только о странниках, заброшенных на чужбину и стремящихся вернуться домой?