Айзек Азимов - Безобразный Малыш

А у Тимми глаза так и загорелись.

— И вы можете достать эти фильмы прямо сейчас? Правда?

На время он утешился.

Мисс Феллоуз заказала все мифологические и сказочные диафильмы, которые только были в каталоге. Получилась целая гора — выше Тимми. В дни, когда Джерри не приходил, Тимми смотрел их часами.

Трудно сказать, что он понимал в них. В лентах было множество понятий, образов и мест, о которых Тимми почти не имел представления. Но много ли понимает в тех же историях любой ребенок пяти-шести лет? Взрослому не дано проникнуть в детский разум, чтобы судить об этом с уверенностью. Мисс Феллоуз сама любила в детстве эти истории, хотя не слишком вникала в их смысл, как и другие дети за сотни, а то и тысячи лет до нее. То, что дети не совсем понимают, они восполняют своим воображением. Мисс Феллоуз надеялась, что это относится и к Тимми.

Преодолев свои сомнения по поводу Гулливера, Синдбада и Одиссея, она больше не пыталась исключить из растущей фильмотеки Тимми то, что могло напомнить мальчику о его собственной судьбе. Дети, как ей было известно, гораздо менее подвержены тревожным мыслям, чем это кажется взрослым. Если мальчику порой и приснится страшный сон, большого вреда от этого не будет. Ни один ребенок еще не умер от страха, слушая сказку о трех медведях, хотя это самая настоящая история ужасов. Кровожадные волки, чудища и жуткие тролли детских сказок не оставляют в душе глубоких отметин, и все дети любят слушать про них.

Может быть, сказочный бука — угрюмый, лохматый, со злыми глазами — отложился в родовой памяти человечества с тех времен, когда в Европе обитали неандертальцы? Такая теория существовала — о ней упоминалось в одной из книг доктора Макинтайра. Огорчился бы Тимми, если бы узнал, что принадлежит к племени, которое оставило в народных сказках образ чего-то страшного и отвратительного? Да нет, ему бы это просто не пришло в голову. Только чересчур образованные взрослые могут додуматься до такого. Тимми бука заворожит так же, как и всех ребят, и мальчик будет в сладостном ужасе забиваться под одеяло, видя в темноте его очертания. Не существует и одного шанса на миллиард, что он извлечет из страшных сказок какие-то истины о собственном происхождении.

И диафильмы продолжали поступать, а Тимми продолжал их смотреть один за другим без перерыва — точно прорвалась некая плотина и вся полноводная река людского воображения хлынула в душу мальчика. Тезей и Минотавр, Персей и Горгона, царь Мидас, все превращающий в золото, Крысолов из Гамельна, подвиги Геракла, Беллерофонт и Химера, Алиса в Зазеркалье, Джек и бобовый стебель, Алладин и волшебная лампа, рыбак и джинн, Гулливер в Лилипутии и у Гуингмов, история Одина и Тора, битва между Озирисом и Сетом, странствия Одиссея, путешествия капитана Немо — историям не было конца, и Тимми жадно поглощал их. Должно быть, в голове у него настоящая путаница. Отличает ли он одну историю от другой, может ли вспомнить час спустя, о чем в ней говорилось? Мисс Феллоуз этого не знала и не пыталась выяснить. Пока что она просто позволила Тимми окунуться в этот бурный поток, напитать им свой ум, проникнуть в волшебный мир сказки — ведь в реальный мир, где есть дома, самолеты, скоростные шоссе и люди, ему никогда не попасть.

Когда Тимми уставал смотреть диафильмы, она ему читала. Сказки были те же самые, но теперь Тимми создавал в уме собственные картинки.

Все это не могло не повлиять на мальчика. Мисс Феллоуз не раз слышала, как он пересказывает свои диафильмы Джерри — Синдбад у него путешествовал на подводной лодке, а Геракла связывали лилипуты. А Джерри внимательно слушал — ему это нравилось не меньше, чем Тимми рассказывать.

Мисс Феллоуз позаботилась о том, чтобы все рассказы Тимми записывались на пленку. Эти записи — самое красноречивое свидетельство его умственного развития. Пусть-ка те, кто считает неандертальцев косматыми полулюдьми, послушают, как Тимми рассказывает о приключениях Тезея в лабиринте — даже если главным героем он считает Минотавра.

Но были еще сны. Теперь, когда мир за пределами стасиса становился для Тимми реальным, они стали сниться ему чаще.

Сон, насколько могла судить мисс Феллоуз, был всегда один и тот же — сон о внешнем миро. Тимми не хватало слов, чтобы рассказать его. Во сне он неизменно оказывался снаружи, в том большом пустом пространстве, о котором так часто говорил няне. Только теперь пространство перестало быть пустым. Его населяли дети и разные смутные беспорядочные образы — и то, что переваривал мозг Тимми из полупонятного чтения, и позабытые неандертальские картины.

Но дети во сне избегали его, а предметы ускользали, когда Тимми хотел взять их в руки. Он был в том мире, но не принадлежал ему. Он бродил в пустоте своего сна такой же абсолютно одинокий, каким просыпался у себя в комнате — почти всегда с плачем.

Мисс Феллоуз не всегда теперь была рядом с Тимми, когда он плакал по ночам. Три-четыре раза в неделю она стала ночевать в своей служебной квартире, которую давно уже предлагал ей Хоскинс. Ей казалось, что пора уже отучать Тимми от привычки к ее постоянному присутствию. В первые ночи вина за то, что она бросила Тимми, почти не давала ей спать, но мальчик ничего не говорил ей поутру по поводу ее отсутствия. Может быть, он ожидал, что его рано или поздно оставят одного. И мисс Феллоуз со временем позволила себе успокоиться, когда ночевала не в кукольном домике. Оказывается, не только Тимми следовало отучать от старых привычек.

Каждое утро она подробно записывала его сны, стараясь смотреть на них лишь как на ценный материал для психологических исследований, как на один из самых весомых вкладов в итоги эксперимента. Но бывали ночи, когда и она плакала, одна у себя в комнате.

Однажды, когда мисс Феллоуз читала Тимми «Тысячу и одну ночь», самые любимые его сказки, мальчик тихонько взял ее за подбородок и поднял ее голову от книги.

— Вы всегда мне читаете эту сказку одинаково. А откуда вы знаете, какие слова надо говорить, мисс Феллоуз?

— Я просто читаю то, что здесь написано.

— Я знаю. А как это — читать?

— Ну-у... — Вопрос был такой капитальный, что мисс Феллоуз не сразу нашлась с ответом. Обычно дети, начинающие учиться читать, уже догадываются интуитивно, в чем суть этого процесса, и легко переходят к следующему шагу — к расшифровке печатных символов. Но незнание Тимми имело более глубокие корни, чем незнание обычного ребенка четырех-пяти лет, который вдруг обнаруживает, что есть такая вещь, как чтение, и что он тоже когда-нибудь научится читать. Тимми было чуждо само понятие чтения.

— Ты видел, что в твоих книжках — не в фильмах, а в книжках — внизу под картинками есть такие знаки?