Юрий Леднев - Оборотень

— Имя?

Юноша усмехнулся:

— В полиции все начинается с формальностей. А я-то думал, что вы удивитесь и спросите, как я это делаю…

— Спросим, спросим, — строго заявил Дорнье. — Вот сейчас здесь ты нам все и расскажешь. — Дорнье подумал и вдруг усмехнулся. — Что ж, мы с моим другом Бейкером, пожалуй, готовы еще раз посмотреть твой фокус. Только давай без этих самых… без глупостей. А то! Сам понимаешь: в полиции не шутят!.. — Ну что ж ты? Мы ждем!

Юноша загнул подол рубашки. Под ней оказался широкий, похожий на корсет пояс. Отстегнув пояс, парень положил его на стол.

— Вот посмотрите!

По всей площади пояса, снаружи и изнутри, друзья увидели какие-то микросхемы, трубочки, кассеты с миниатюрными слайдами, кнопками и проводки.

— Это, — объяснил парень, — голографическое устройство. Надеюсь, вы знаете, что такое голография?

— Слышал, — ответил Дорнье.

— Читал, — сказал Бейкер.

— Слышать и читать о голографии — мало, — тоном лектора подхватил парень. — Вы видели выставку голографий старинного оружия и драгоценных камней? Это потрясающе! Полнейшая иллюзия, что перед вами лежат оригиналы. Так и хочется потрогать. Теперь полиции будет легче: с выставок не будут воровать ценности. Там будут только голограммы. Этого достаточно, чтобы получить высшее наслаждение и от произведений искусства! — Он мечтательно и восторженно замолчал.

— Ну, а твой секрет?

— Мой? — Парень очнулся и взял в руки пояс. — Вот это сложное голографическое устройство. Учтите: его я сделал сам. Правда, голографию изобрел не я. — Он усмехнулся. — К сожалению… Голографию изобрел англичанин Габор. Но он учел в своем методе лишь амплитуду и фазу световой волны. Вот почему его голограммы были черно-белыми. А у световой волны есть еще и длина, и поляризация. Наш глаз воспринимает длину и амплитуду… — Он глянул на Дорнье и спросил: — Я понятно объясняю?

— Давай, давай! — поощрил его комиссар полиции, слушавший задержанного с нескрываемым интересом.

— Длина связана с ощущением цветовой гаммы, амплитуда — с яркостью света. Так вот, советский ученый Денисюк открыл метод записи голограмм в толстослойных средах, прибавив длину волны. Голограммы стали многоцветными! А ученый из Тбилиси Какичашвили ввел в голографию последнюю характеристику — поляризацию света. Появилась круговая, объемная голография.

Парень опять взял в руки корсет:

— Вот здесь использованы все достижения голографии. И кое-что я придумал сам! — Он поднял палец вверх. — Вот фотографии моих персонажей. Вот миниатюрный лазер. А это — световоды. Питание — от полупроводников, а подзарядка — от теплоты моего тела. И все! — Он улыбнулся с профессиональным достоинством и спросил: — Вопросы есть?

Дорнье и Бейкер, ошеломленные, молчали. Как непохож был этот парень на нарушителя порядка, которого разыскивала полиция!

— Значит, пятизвездный американский генерал был ты?

— Да.

Допрос шел быстро, без препирательств. Самое интересное заключалось в том, что Дорнье ничего не записывал, а задержанный отвечал с такой готовностью, что казалось: собрались трое приятелей и задушевно беседуют.

— Ты можешь продемонстрировать здесь всю коллекцию своих голограмм? — спросил Бейкер.

— Пожалуйста! — Парень, пристегнув свое изобретение, стал демонстрировать.

Щелк! — и перед Дорнье и Бейкером стоял пятизвездный генерал.

Щелк! — теперь перед ними стоял уже знакомый проверяющий из Центра.

Щелк! — известная звезда эстрады.

Щелк! — карлик.

Глядя на эти стремительные превращения, Дорнье пришел в восторг и даже забыл о своем служебном положении. Персонажи менялись, как в сказочном калейдоскопе.

Щелк! — и друзьям улыбался Санта-Клаус.

Щелк! — и подняла ножку балерина.

Щелк! — и появился веселый, почесывающий в затылке крестьянин.

— Постой, постой! — вдруг остановил парня Бейкер. — А тебе не случалось выступать на карнавале?

— Один раз, в Кельне… — подтвердил парень и улыбнулся.

И журналист отчетливо вспомнил картину, так поразившую его на прошлой масленице, когда он гостил у приятеля в Кельне, ну, конечно, в Кельне!..

…Карнавальное шествие по улицам Кельна растянулось километров на пять. Вокруг «принца» и «принцессы» — правителей карнавала — ошалело безумствовала целая гвардия шутов, стараясь подтвердить написанный на транспаранте девиз: «Чем безумнее, тем лучше!»

Масок было много. Они пестрели в глазах и скоро наскучили Гюнтеру. Он уже хотел потащить своего приятеля в кнейпе, где подавали золотое пиво, откуда выходили люди, насытившись блинами, оладьями и прочими явствами. Но вдруг от Кельнского собора послышался такой гул восхищения, что Бейкер оглянулся в ту сторону. Громадная толпа масок, улюлюкая, катила по площади колымагу с помостом наверху. На помосте стоял веселый крестьянин. Пропев несколько куплетов, крестьянин вдруг прямо на глазах преобразился в гнома, потом в корову, а затем на его месте забил фонтан огня и воды, из которого вдруг вышла Красная Шапочка. Все это и вызывало бурный восторг публики. Гюнтер вместе со всеми раскрыл рот на такое чудо, решив, что это — новое достижение циркового искусства.

Карнавальная сценка на помосте и возникла в его памяти, когда он смотрел сеанс голографии…

— Тебе бы в цирке надо работать, — посоветовал Гюнтер.

— Я уже пробовал, — усмехнулся парень. — Выгнали. Кому-то из властей не понравился мой номер с генералами. Они ведь у меня цирковые, снятые на цветной кинопленке…

«Ах вот в чем дело!» — подумал Гюнтер, поняв теперь, почему оба голографических генерала неестественно дергались и пританцовывали.

— А ты хотел бы вернуться в цирк?

— Подожди! — перебил друга опомнившийся Дорнье. — Ему сначала придется о своих чудесах рассказать следователю, потом, возможно, суду, а уж потом, после вероятного отбытия наказания, можно и в цирк пойти.

— Вы хотите сказать, что меня посадят в тюрьму? — спросил парень, нахмурясь.

— Это решит суд, — ответил комиссар полиции.

Судя по всему, веселое представление кончилось, и слово взяло правосудие.

— Имя? — повторил свой первый вопрос Дорнье таким тоном, словно сейчас в этих четырех стенах не было ни задушевной беседы, ни лекции по голографии, ни восхищения слушателей талантом изобретателя.

— Карл, — хмуро ответил юноша.

— Дорнье записал имя и, подняв брови, усмехнулся:

— «Карл или Иисус?» — кажется, так сказал Конрад, когда пришел к власти. Верно, а, Гюнтер? — На Дорнье нашел игривый дух. Подмигнув Бейкеру, он продолжил допрос. — Фамилия твоя Маркс, конечно?

Карл глянул на Дорнье с неприязненным сожалением.

— Карл Брюдер! — отчеканил он, словно бросая вызов.