Андрей Силенгинский - На килограмм души (сборник)

Друзья. Нэйдж, Гарсия, Еникян. Рон… Тут, конечно, совсем другое дело. Я был для Рона не просто другом – единственным другом. Причем, пожалуй, не только в экипаже. Это не оттого, что он – плохой человек, совсем наоборот, Рон – замечательный парень. Добрый, умный и готовый всегда прийти на помощь. Но эти его качества не бросаются в глаза. У него душа, как говорится, застегнута на все пуговицы. Так что наша с ним дружба – редкое счастливое исключение. Рону тяжело будет, конечно. Но, в конце концов, ему все-таки привычней быть одному. Старые навыки возьмут верх, и будет Рональд Еникян таким, как прежде. Вспомнит меня иногда, глотнет в память обо мне стопку водки вместо своего любимого коньяка… И все.

Карина… О ней думать было и тяжелей, и приятней всего. Я вспоминал, как мы познакомились, совсем недавно, чуть больше месяца назад, когда Карина появилась в тренировочном центре. Я вспоминал свои первые, неуклюжие попытки понравиться ей и ее улыбку, с которой она за ними наблюдала. И то, как лед между нами наконец-то начал подтаивать, как я заметил, что Карина смотрит на меня уже другими глазами, все еще улыбаясь, но совсем-совсем иначе. Я вспоминал, как в первый раз поцеловал Карину, случайно столкнувшись с ней в узком коридорчике возле тренажерного зала, и как она тогда, не ответив на поцелуй, быстро убежала в свою каюту. Вспоминал ее длинные русые волосы, собранные в конский хвост, широко раскрытые, вечно смеющиеся голубые глаза и руки, которые я так любил держать в своих руках, тонкие изящные пальцы, которые тонули в моей ладони.

О себе я думал. Жил мужик тридцать пять лет дурак дураком. Девчонка здесь, девчонка там… Космический волк, блин. Покоритель девичьих сердец… А потом – бац! – влюбился. Влюбился, влюбился, чего уж этого слова бояться. Не в том я положении, чтобы себя обманывать. И что? Через месяц помирать? Глупо! Я всегда знал, что мир этот устроен совершенно по-идиотски, но чтоб до такой степени! Злость меня такая взяла – передать невозможно. И почему-то я чувствовал, уже проваливаясь в сон, что это хорошо. И злость становилась какой-то веселой, ничуть, впрочем, при этом не ослабевая.

Засыпал я с улыбкой. Не знаю уж, сколько в этой улыбке было радости, а сколько чего другого. Пусть снова будет кошмар – кто боится ночных кошмаров?

В медицинском секторе Малковский столкнулся с Еникяном. В этом не было ничего удивительного, с тех пор как доктор снял ограничения на количество посещений, Рональд проводил у постели выздоравливающего друга все свое свободное время.

Но на лице старшего механика вместо обычной в таком случае блуждающей улыбки застыло выражение недоумения. Отсалютовав капитану, он замялся в дверях.

– Вас что-то беспокоит, Рон?

– Не то, чтобы беспокоит, – Еникян склонил голову набок, став похожим на большую несуразную птицу. – Просто кое-что странное…

– Что именно?

– Капитан, вы случайно не знаете, кто такая Карина?

– Карина? – удивился Малковский. – Пожалуй, у меня нет знакомых с таким именем. А в чем дело?

– Видите ли, Алекс сегодня говорил о какой-то Карине. Он и вчера упомянул ее, но тогда я не придал этому значения. Вчера Алекс был слишком слаб, и, возможно, его сознание находилось на грани между явью и бредом. Но сегодня он чувствует себя намного лучше и… – Рон не договорил, беспомощно разведя руками.

– Не понимаю, что тебя так взволновало. Вероятно, Карина – любимая девушка или даже невеста Алекса.

– Капитан! – механик широко улыбнулся. – До того, как Алекс заболел, сколько раз в день вы с ним встречались?

– Сколько раз в день? – Малковский растерялся от неожиданного вопроса. – В среднем, наверное, три-четыре раза.

– Так вот, капитан. Если бы у Алекса была любимая девушка, вы бы слышали о ней в среднем три-четыре раза за день.

– Да… А ты психолог, Рон! – полусерьезно похвалил механика Малковский.

– Нет, что Вы, – тот смутился. – Но я очень хорошо знаю Алекса. Он открытый и прямодушный человек, который просто не способен ничего держать в себе.

– Я, наверное, соглашусь с тобой. Но, как видно, для такого важного вопроса Рон сделал исключение. Или, – помолчав, капитан поделился только что пришедшей в голову мыслью, – может быть, Карина – это его сестра?

– У Алекса нет родственников, – Рон покачал головой. – Он из детского дома.

Не найдя больше, что сказать, Малковский попрощался с механиком и вместо того, чтобы пойти проведать больного, как намеривался, прошел дальше в кабинет Иверсена.

– Присаживайтесь, капитан. Чем обязан?

Выражение лица Иверсена утверждало со всей определенностью, что вопрос задан только для проформы – он прекрасно осведомлен, о чем пойдет разговор.

– Да, в сущности… – Малковский развел руками. – Хотелось бы узнать о тайне внезапного выздоровления практически безнадежного больного. Не вдаваясь в медицинские тонкости, разумеется.

– А вы уверены, что мне есть что сказать, кроме этих самых медицинских тонкостей? – Иверсен чуть сощурил глаза.

– Что-то мне подсказывает, что да, – осторожно заметил капитан.

– Понятно. Навещали Сванберга?

– Не успел, – Малковский покачал головой. – Встретил по дороге Еникяна.

– Что же в беседе с Рональдом настолько заинтриговало Вас, капитан, что вынудило изменить свои планы?

Создавалось впечатление, что доктор чувствует себя актером на сцене. Главным героем пьесы, которой гарантирован успех. Малковский решил отнестись к этому снисходительно, памятуя о легкой эйфории, неизбежно сопутствующей человеку, сделавшему почти невозможное.

– Рон был здорово удивлен тем, что Алекс твердил о какой-то Карине, о которой до своей болезни не упомянул ни разу. Рон уверен, что у Алекса нет близкой знакомой с таким именем.

– Карина… Красивое имя, – с улыбкой произнес Иверсен. – Продолжайте, капитан. Так что там с этой Кариной?

– Собственно говоря, мне хотелось бы услышать ответ на этот вопрос от Вас, доктор.

Иверсен легко, вполголоса засмеялся, будто бы немного отойдя от роли.

– Хорошо! Не будете против, если я расскажу все по порядку?

– Сделайте одолжение.

Доктор встал с кресла и принялся расхаживать по каюте, что было не так легко сделать, учитывая ее весьма скромные размеры.

– Итак. Мы получили вакцину – вполне дееспособную вакцину, надо заметить. Казалось бы, пациент должен идти на поправку. Однако этого не происходило. Почему?

– У Алекса не было больше сил бороться за свою жизнь, – Малковский смирился с ролью статиста, подающего в нужный момент реплики ведущему актеру.

– Да, это так. Но заметьте, Алекс – весьма развитый физически человек. Обвинять его в духовной, моральной слабости у нас также нет никаких оснований. Однако! – доктор поднял вверх палец, застыв на мгновенье неподвижно. – Я могу с немалой долей вероятности утверждать, что будь на месте Алекса кто-нибудь другой, к примеру, Вы, капитан, дела пошли бы на поправку скорее.