Андрей Силенгинский - На килограмм души (сборник)

– Мой противник оказался огромаднейшей шишкой. Вы лучше присядьте, мистер Больцано. Мы в процессе игры разговорились, так вот… Коргло… вы бы правда присели… оказался хозяином трех планет.

– Как хозяином? – тупо спросил Больцано.

– Вот так, – я пожал плечами. – Хозяином – в смысле полноправным владельцем. Ба-альшой человек. То есть, тжер.

– Три планеты! Господи, ну зачем, – Больцано патетически воздел к небу руки, – зачем ему маленькая жалкая заправочная станция?

– Богатства никогда не бывает слишком много, – наставительно сказал я.

Итальянец сел в кресло и закрыл лицо руками.

– Ну, будет вам убиваться, – я осторожно дотронулся до его плеча. – Послушайте лучше, что было дальше.

– Дальше?! – вот что, оказывается, значит «убийственный взгляд»! В первый раз сталкиваюсь. – Ты хочешь сказать, что-то было дальше?

– Разумеется! – я широко улыбнулся.

В общем, помучил я его еще немного. За десять лет, знаете ли, стоило… Несколько раз Больцано хватался за сердце… а может, там просто бумажник лежал. Но в конце концов я позволил ему перевести дух.

– Скажи мне… без всяких твоих выворотов, – Больцано перегнулся через стол и заглянул мне в глаза с расстояния десяти сантиметров. – Эта станция – моя?

Вот человек! Бывают же такие… мелкие эгоисты!

– Ваша, мистер Больцано, ваша. – Я встал. – Вы должны гордиться такими сотрудниками, как я. Не каждый бы на моем месте доработал свою смену до конца. Но – посмотрите – вот он я! Здесь! И только сейчас заявляю вам о своем увольнении.

На самом деле доработать оставшиеся пять дней было даже забавно.

– Увольнении… – пробормотал мой бывший босс. Кажется, он начинал что-то понимать. – Так эта потрясная тачка на площадке…

– Моя, – я коротко кивнул. – Я разрешил своему другу Коргло слетать, куда ему было нужно, и он прислал ее мне буквально через два дня. Очень обязательные парни эти тжеры…

– В итоге ты неплохо наварился, Миша? – задумчиво спросил Больцано.

– Я бы подобрал более сильные выражения, – я подмигнул. – Видите ли, теперь Коргло владеет всего лишь двумя планетами.

Я направился к двери, в то время как Больцано, по всей видимости занимался тяжелой умственной работой – вычитал два из трех. Внезапно он встрепенулся, выскочил из кресла и схватил меня за грудки. Смешно это выглядело – в нем весу-то килограмм пятьдесят от силы.

– Скажи мне, Мишша, – прошипел Больцано. – Только правду скажи! Что ты ставил на кон?

– Ну, я же говорил. Тжеры ничего не понимают в земных правах собственности. Да и вообще, у них, по-моему, так: поставил, значит, имел право. – Я осторожно отцепил от себя маленького итальянца.

– Ты!.. Ты… – Больцано глотал слова.

– Ага, – я кивнул. – Хотел было поставить Горию – знаете, самая никчемная, по-моему, колония у нас. Не прокатило. Тжеры – они кто-кто, но не лохи.

Я вышел за дверь и направился к своей новой машине. Страсть как хотелось прокатиться. Голос Больцано задержал меня у самого люка.

– Михаил! Что ты собираешься делать со своей планетой?

– Что? – я пожал плечами. – Да продам подешевке. Что мне еще с ней делать? Коргло обещал помочь найти покупателя. А может, даже сам выкупит.

– Миша! – Больцано подошел ко мне вплотную. – Обещай мне одно, пожалуйста. Обещай, заклинаю тебя всем, чем только могу… Всеми святыми…

– Да в чем дело-то, мистер Больцано? – право слово, смешно было на него смотреть. Трясется, глаза безумные…

– Обещай, что никогда больше не будешь играть в карты с тжерами.

– Зачем вы мне это говорите? – я засмеялся и похлопал итальянца по плечу. – Я сорвал банк и на карты теперь даже не взгляну. Вовремя остановиться – вот что главное!

Вокруг меня светло. Настолько светло, что можно разглядеть любые самые мелкие детали до самого горизонта. Правда, никаких деталей нет, кроме меня здесь вообще ничего нет, но я знаю, что если бы что-нибудь было, я бы видел это вполне отчетливо.

Вокруг светло, но этот свет – черный. Черный свет – это абсурд, бессмыслица. Так не бывает, я знаю, но так есть, я вижу. Наверху – черное небо без единой звездочки, повсюду – черный-пречерный густой воздух. Слишком густой, вязкий и тягучий, им тяжело дышать. Каждый глоток приходится с силой проталкивать в себя, причиняя боль измученной гортани. Проникая в легкие, воздух не желает мириться с отведенной ему ролью, стремится вырваться наружу. Кажется, ему не хватает совсем чуть-чуть, чтобы разорвать мое тело на части. Пробую не дышать, но это не приносит облегчения, и я снова делаю мучительный вдох.

Впереди, шагах в ста, я замечаю свою Цель. Не могу сказать, каким органом чувств. Она никак не выглядит, вокруг меня по-прежнему черная пустота, но Цель я чувствую. Я не знаю, что это за Цель и зачем она мне, но знаю (откуда?), что должен до нее добраться. Что я буду делать потом – представления не имею.

Ах, да, я понимаю, что не смогу добраться до Цели. Никак не смогу, ни за что. Что мне помешает, не знаю, и от этого страшно. Потому что идти я обязан. Не могу не идти.

И я делаю первый шаг. Осторожный и неуверенный. Едва я ставлю левую стопу на землю, ее начинает жечь нестерпимой болью. Шагаю правой ногой – с ней происходит то же самое. Теперь я знаю, почему не смогу дойти до Цели, и мне становится еще страшнее. От боли, от страха и от обиды по щекам текут слезы. Превращаясь в расплавленный свинец, они прожигают лицо до костей.

Шаг, еще шаг. Ноги горят. Ступни сгорели полностью, я еще немного пытаюсь ковылять на пылающих огнем культях – это еще больнее, потом теряю равновесие и падаю лицом вниз. До Цели – почти так же далеко как и в самом начале моего обреченного на неудачу похода. Начинаю ползти на руках, и с ними происходит то же, что с ногами. Когда руки сгорают по локоть, я прекращаю сопротивление и ложусь грудью на прохладную, мягкую землю. Теперь гореть начинает все тело.

Я просыпаюсь. Нет, не так. Я вываливаюсь, выпадаю из чудовищного кошмара и оказываюсь на больничной койке. Дышать на самом деле тяжело и тело по-прежнему горит. Боль пробивается сквозь плотное одеяло морфинов и анальгетиков, окутывающее сознание. Сейчас она, пожалуй, даже сильнее, чем во сне, но засыпать снова я не хочу.

Надо зацепится взглядом за что-нибудь в реальном мире. Легко сказать, но как это сделать, если весь реальный мир для меня сейчас – это белый потолок лазарета. Я даже не в силах повернуть голову, чтобы посмотреть на стены. Впрочем, стены не намного интереснее потолка, такие же белые. Но если бы я смог наклонить голову чуть вправо, я увидел бы дверь. А если смотреть на дверь, легко представить, как она открывается и становится виден кусочек коридора. Можно мысленно пройти по этому коридору, заглядывать в другие двери и думать обо всем корабле. И о людях, которые на нем работают. Об экипаже. Об участниках экспедиции. О моих друзьях, которых я не видел целую вечность – доктор Иверсен запрещает посещения.