Татьяна Наянова - Пещера Цинны

Девушку усадили в центральное кресло. И перестали обращать на нее внимание. Все были заняты своим делом. Сначала молчали, потом принялись трепаться по-арциански. Смеялись. Время от времени искоса поглядывали на инопланетянку. Девушка озиралась вокруг, ясно было, что она хорошо понимает предназначение установок и прочего. Иногда она прямо и просто смотрела на аотерцев своим ярким, неестественно-синим взглядом. Мюрек обратился к ней по-люкански. Он довольно хорошо знал язык и был уверен, что выразил свою мысль правильно ("Не хотите ли побеседовать?"), но по выражению лица девушки было неясно, поняла она вопрос или нет. Она оставалась спокойной и даже веселой. И продолжала с любопытством разглядывать установки. - Миледи, - обратился к ней Мюрек изысканно-вежливо, - мы желаем вступить с вами в вербальное общение. Если вы откажете нам в этом - мы будем вас пытать. Девушка продолжала молчать. Она, очевидно, знала, что ее ждет. Но на Люке ее воспитали правильно. Вступать в вербальное общение с мужчиной - запрещено. Поэтому она готова была мужественно умереть. Сей факт вызывал в Компе досаду и будил его самые мрачные инстинкты. А то он не знает этих баб! Все они одинаковые. Они не то, что пытки, сексу-то настоящего не выдерживают. Стоит только дать разок этой синеглазой метиловым спиртом по венам - и она вмиг расколется. Он ждал указаний Мюрека. Мюрек молчал. Тогда Комп встал и начал готовить установку для пытки. Люканка сидела спокойно, расслабленно. Ее синие глаза темнели от боли, но оставались бесстрастными. Комп наклонялся над нею, поворачивал ее лицо к свету, проверяя степень реакции. Потом, когда установка зафиксировала шестой уровень пытки, у нее из носа пошла кровь. Лицо задергалось в судороге, на шее вздулись артерии. Но она продолжала молчать. - Хватит! - Мюрек выключил свой экран, на котором шла диаграмма работы пыточной установки. - Это абсолютно тупая и безнадежная баба! У меня пропала всякая охота с нею говорить, - произнес он с отвращением. - Комп, забери ее и выеби, если желаешь. А потом - в морг. Мне тут не нужны женщины, которые согласны терпеть мужскую пытку, лишь бы не удостоить меня словом! На другой день Рамалий с гордостью доставил из подсобного отделения Аотеры новый пластиковый контейнер. В него поместили мертвую люканку и определили на самое почетное место в центре биоорганического морга, как единственный подлинный экземпляр. ЧАСТЬ 2. ПЕЩЕРА ЦИННЫ ГЛАВА 1. ЦИННА Затворник Цинна принадлежал к арцианцам старшего поколения. Арций его памяти был деревянным городом с узкими улочками, убогими домишками с земляным полом, сточными канавами и мусором на улицах. Но время шло. Ойкумена развивалась в нечто подобное тому, что было когда-то, в первые века Великой Цивилизации, но уже на радиоактивном фоне. Человечество, повторяя историю, создавало из себя нечто новое. Цернт занимался в ойкумене генетическими экспериментами. В частности, он заметил, что потомки Цинны, его боковые ветви - Курионы, Кассии дают очень нетривиальных индивидуумов. Прямая же ветвь вырождалась. Наследники Цинны, крепкие, круглоголовые, типично арцианского типа люди, отличались таким низким уровнем интеллекта, что Цернт чувствовал необходимость поговорить с узником шестнадцатого. Главная проблема самого Цинны, на которую непроизвольно, на уровне подсознания, постоянно наталкивался Цернт, заключалась в том, что Цинна верил. При всем своем интеллекте и огромном научном потенциале он был неохристианином. Впрочем, как справедливо полагал Цернт, только такие выдающиеся люди, как Цинна, и могли быть христианами, не теряя авторитета в мире людей. В дураках же христианство всегда интерпретировалось по старинному изречению: "Сон разума рождает чудовищ". Чудовище неохристианства возникло на основе гипотезы, выдвинутой просвещенными, то есть умудрявшимися где-то добывать истрепанные, полусгнившие книги, ойкуменцами в 1-м тысячелетии после радиоактивной катастрофы. Умные люди основывались на Канте и Эйнштейне, двух мозгоблудах, обращавшихся с непознаваемыми вещами как с добрыми знакомыми. Поставим мир с ног на голову. Таков девиз. Мир, якобы, изначально заложен в нашем мозгу. Об этом не стоило так много говорить. И не всякое еще прошлое влияет на всякое будущее. Об этом тоже. Люди начитались и пришли к выводу, что все - брехня. Только видимость. Никакой вселенной со звездами и черными дырами нет. На самом деле мир непознаваем. Что мы видим? Землю - раз. Она плоская. Под ней - бездна плотного грунта, уходящая в никуда. Это то, что бог дает понять в качестве предостережения. Сам он обитает сверху, там его очаг (солнце) и ночники (звезды). Он тот самый бог, которого распяли некогда, пришел судить снова. И уничтожает грешников. Всеми возможными способами, и трансплантацией в том числе. Что такое вечная жизнь, как не вечная мука? Во все это Цинна верил. За что бог обрек его на вечные муки в шестнадцатом, он правда, не знал. Но богу видней - за что. Визиты Цернта были для Цинны кошмаром. Прежде всего потому, что будучи побежденным и запертым, неприятно воочию встречаться с победителем. А во-вторых, потому, что Цернт всегда был навязчиво дружелюбен и до слащавости кроток с ним. Цинна со скрежетом зубовным вспоминал эпизод, когда резко оборвал разглагольствования Цернта о горячей привязанности к нему вопросом: чего, мол, ему надо? Имелось в виду: комната с постелью рядом. На что Цернт только смущенно пробормотал, что он имел в виду не это и потом почти сразу ушел. Вообще, в Аотере существовало правило: никто не должен оставаться без любви. И именно узники шестнадцатого, одиночники, служили исключением из этого правила. Это вовсе не значило, что остальные аотерцы оставляли их в покое. Напротив, в силу своей оторванности от мира живых, они служили самым уязвимым объектом домогательств. Цинна терпеть не мог Цернта. Когда-то они были друзьями. Потом поссорились. Это было давно. Та симпатичная смуглая арцианка из плебейской семьи, послужившая предметом их спора, давно истлела на древнем, теперь заброшенном кладбище Арция. Но война, рана и плен не забылись. Цинна, глядя в умные, добрые глаза человека, который по-настоящему любил его, видел перед собой только свое унижение. Он ничего не забывал - таково фамильное свойство всех Цинн. Цинна сдержанно кивнул вошедшему Цернту, не отрывая взгляда от экрана. - Привет, - ответил Цернт, усаживаясь в мягкое кресло возле второй, пустующей установки. - Что новенького? - вежливо осведомился Цинна, чувствуя, что Цернт не намерен сам прервать затянувшееся молчание. - Много, - Цернт снова замолчал. Потом повторил: - Много нового. - Например? - Ты про Мамерка что-нибудь слышал? - Ну... про динозавра что-то такое. Цернт кивнул: - Дурак, - заверил он.Читать дальше