Клиффорд Саймак - Туда и обратно

Такое предположение могло объяснить странную атмосферу этого места, это звенящее чувство ожидания.

Читатель должен, конечно, принять во внимание, что я очень и очень пожилой человек и давно уже перешел за обычный для человеческой жизни предел. И хотя мне самому так не кажется, может появиться мысль, что мой разум уже не является достаточно острым и способным к аналитической работе, как когда-то было, и что я становлюсь человеком, склонным к необычным фантазиям.

Единственное доказательство, если это можно назвать доказательством, которое у меня есть, чтобы подкрепить мою теорию, — это тот человек, которого я встретил. Он принадлежит к цивилизации, которая стоит неизмеримо выше нашей. Для того, кто читает мой рассказ, дожно быть очевидно, что, разговаривая со мной, он использовал меня в своих целях, он направлял разговор в нужном ему направлении так же легко, как это мог сделать мой современник, общаясь с древним греком или с современником Аттилы. Я уверен, что он являлся человеком, хорошо владеющим искусством разговора, и разбирался в психологии. Оглядываясь на происшедшее, я полагаю, что он, безусловно, стоял по своему развитию далеко впереди меня. И пишу это не только для того, чтобы данные, которыми я располагаю, и мои предположения, которые я опасаюсь передавать кому-либо во время моей жизни, не были полностью утеряны, но также для того, чтобы они дошли до времени, когда более высокие знания, чем те, которыми мы располагаем сейчас, будут способны как-то объяснить эти факты. И я надеялся, как человек, который будет читать эти записи, не будет смеяться надо мной после моей смерти. Я боюсь, что, если надо мной посмеются, я, даже мертвый, почувствую это. Это самое слабое место всех нас, Саттонов. Мы не переносим, когда над нами глумятся. На тот случай, если кто-нибудь подумает, что я ненормальный, я вкладываю сюда свидетельство врача, написанное всего три дня назад. Оно утверждает, что в результате осмотра, врач нашел меня в полном здравии души и тела.

Но рассказ мой еще не полностью закончен. Ряд дополнительных сведений об этих событиях должен был быть включен в предыдущую часть моих записей, но я просто не нашел места, где бы они могли достаточно органично войти в мой рассказ.

Они касаются странного случая. Однажды была украдена одежда, и появился Вильям Джонс. Одежда была украдена несколько дней спустя после происшествия на пустоши. Марта закончила стирку в тот день еще до наступления жаркого полдня и развесила белье на веревке. Придя за высохшим бельем, она обнаружила, что мой старый комбинезон, рубашка Роланда и чья-то пара носков исчезли.

Эта кража вызвала переполох, так как такое у нас не часто случается. Мы перебрали всех своих соседей с чувством некоторого смущения, хотя мы и говорили осторожно и нас никто не слышал, но сама мысль об этом по отношению к ним была несправедливой.

Мы вспоминали об этом в течение нескольких дней и, в конце концов, сошлись на том, что кража была делом рук какого-то бродяги, хотя это объяснение казалось малоправдоподобным, поскольку мы живем вдали от дорог и бродяги не часто появляются в наших краях, а в этом году особенно. Этот год был годом экономического процветания, и бродяг, искавших работу, было мало.

Прошло примерно две недели со дня кражи, когда в нашем доме появился Вильям Джонс и спросил, не нужна ли помощь в уборке урожая? Мы с радостью приняли его, поскольку рабочих рук не хватало. Зарплата, которую он просил, была меньше обычной… Мы взяли его только на сезон уборки урожая, но он оказался таким хорошим работником, что остался у нас еще на несколько лет. И сейчас, когда я пишу эти строки, он все еще живет у нас, и в это время находится во дворе, в сарае, где осматривает сноповязалку.

Есть что-то странное в Вильяме Джонсе. В нашей местности человек очень скоро, получает прозвище или его зовут уменьшительным именем от собственного. Но Вильям Джонс всегда оставался Вильямом. Его никогда не называли Вилл или Уилли, не называли кличками Спайк или Бад, или Кид. В нем есть какое-то спокойное достоинство, которое заставляет других людей относиться к нему с уважением, а его любовь к работе, спокойный и разумный подход ко всякому делу завоевали для него в нашем кругу место, значительно более высокое, чем обычно занимает простой человек, простой рабочий.

Он совершенно не пьет. Это очень хорошее качество, за которое я его уважаю, хотя было время, когда я думал, что это не так. В то время как он пришел к нам, его голова была перевязана бинтом, а он объяснил нам с некоторым смущением, что его избили в драке в каком-то баре, там, за рекой в округе Кроуфорд.

Я не знаю, когда я стал подозревать Вильяма Джонса. Конечно, сначала я принял его за того, кем он хотел казаться, то есть за человека, который ищет работу. Если и было у него сходство с тем человеком, которого я встретил на пастбище, то в то время я этого не заметил. А сейчас, когда я обратил на это внимание, по истечении времени, я задумываюсь — не играет ли со мной шутки мой разум, не поддалось ли мое воображение тем теориям путешествия во времени, и я начинаю видеть загадочные вещи чуть ли не за каждым деревом.

Но это убеждение росло во мне на протяжении многих лет, пока я был связан с ним. Это доказывает также то, что он хотя и умеет держать себя соответственно своему месту среди нас и пользоваться языком, не отличающимся от нашего, все равно случается, что в его словах чувствуется большая образованность, понимание таких вещей, которого нельзя ожидать от сельскохозяйственного рабочего на ферме, получающего семьдесят пять долларов в месяц и питание.

Кроме того, в нем есть какая-то естественная скромность… осторожность человека, который старается приспособиться к обществу, не являющемуся для него обычным.

И теперь насчет этого дела с одеждой… Думая о том, что произошло, я не могу быть уверен, что комбинезон, в который он был одет, именно тот, украденный, поскольку все комбинезоны похожи. А рубашка выглядела именно так, как украденная, хотя я убеждал себя, что нет ничего удивительного в том, что два человека носят одинаковые рубашки. Он был бос, что в то время казалось странным, но он объяснил, что у него кончились деньги, и я одолжил ему небольшую сумму для покупки ботинок и носков. Но оказалось, что в кармане у него пара носков.

Некоторое время назад я решил откровенно поговорить с ним, но не мог набраться смелости для этого. И, зная, что он относится ко мне хорошо, я никогда не решусь испортить наши отношения вопросом, который может заставить его уйти с фермы.

Есть еще одно, что отличает Вильяма Джонса от других наемных рабочих. На первые же заработанные деньги он купил себе пишущую машинку и в течение первых двух лет, что он жил у нас, вечерами долгие часы что-то печатал на ней в своей комнате. При этом он вставал и расхаживал по комнате, как человек, что-то обдумывающий. Однажды ранним утром, еще до того, как все пробудились, он собрал большую кипу бумаги, очевидно, результат его работы, и сжег ее. Я следил за ним из окна своей спальни и видел, что он оставался возле костра, пока последний лист бумаги не превратился в пепел. Затем он повернулся и медленно побрел к дому.