Клиффорд Саймак - Туда и обратно

Мы сделали кальку для людей Тревора. Мы похитили их и сделали дубликаты, которые послали обратно. А людей мы лишили свободы, но содержим в приличных условиях. Именно благодаря таким условиям-уловкам мы способны удерживать наши позиции.

— Можете ли вы продублировать меня? — спросил Саттон.

— Конечно, Аш, но…

— Конечно, другое лицо, но в точности такой же разум и… некоторые другие части души, разума и тела.

Ева кивнула.

— Твои отличительные способности, — согласилась Ева.

— Я могу проникнуть в разум другого человека, — объяснил Саттон. — Это не просто телепатия, а способность действительно стать другим существом, другим разумом, чтобы понимать, знать, чувствовать то же самое, что и другое существо. Я не знаю, как это происходит. Это, должно быть, связано со структурой моего мозга. Если вы сможете сделать дубликат моего мозга, то он будет обладать всеми способностями оригинала. Может быть, не все двойники будут способны на это. Может быть. Но будут и удачи, двойники, которые овладеют моими способностями.

Ева задержала дыхание.

— Аш, это будет означать…

— Вы будете знать все, о чем думает Тревор. Каждую мысль и каждое слово, которые исходят из его разума, поскольку один из вас будет Тревором. И то же самое относится к любому другому человеку, имеющему отношение к войне во времени. Вы будете знать, что они собираются делать в тот или иной момент, так же, как и они сами. Вы сможете во всеоружии встретить любую угрозу, которую они готовят. Вы сможете помешать им во всем, что бы они ни предприняли.

— Это создаст равновесие сил, — сказала Ева, — как раз то, чего мы хотим. Стратегия перемирия, Аш. Они не смогут понять, что им мешает. Это будет выглядеть так, как будто их постоянно преследуют неудачи… И Судьба тоже против них.

— Сам Тревор подал мне эту идею, — признался Саттон. — Он предложил мне пойти побиться головой о стену еще некоторое время. Он сказал, что в конце концов мне надоест это делать и через некоторое время я прекращу свои попытки.

— Десять лет, — вслух подумала Ева. — За десять лет можно выполнить эту задачу. Но если не удастся за десять, тогда за сто или за тысячу лет, если потребуется. У нас в распоряжении много времени.

— В конце концов, — предположил Саттон, — они прекратят свои действия, буквально опустят руки и прекратят бороться. Все будет бесполезно. Они никогда не смогут победить. Будут бороться с полным напряжением сил и всегда будут проигрывать.

Они сидели в маленьком оазисе света, который противоборствовал темноте, окружающей со всех сторон. И в душах их не было триумфа, поскольку решение проблемы не могло вызвать такого чувства. Это был вопрос необходимости, а не какого-то успеха или достижения, которые могли радовать. Речь шла о человеке, который боролся с самим собой, и побеждал, и проигрывал в одно и то же время.

— Ты сможешь побыстрее организовать все с этим анализатором? — спросил Саттон.

Ева кивнула.

— Как насчет завтрашнего дня, Аш? — Она посмотрела на него странными глазами. — Почему ты так спешишь?

— Я уезжаю, — ответил Саттон. — Отправляюсь в укрытие, о котором думал. Это в том случае, если ты дашь мне корабль.

— Любой корабль, который ты пожелаешь.

— Да, это было бы удобно, — ответил он. — В противном случае мне бы пришлось украсть корабль.

Она не задала вопроса, который он ждал, поэтому продолжал:

— Я должен написать книгу.

— Существует много мест, Аш, где ты мог бы написать эту книгу. Надежных мест. Таких мест, где все можно организовать таким образом, что никто тебе не помешает.

Он покачал головой.

— Существует робот. Это единственное близкое мне существо. Когда я был на Сигме, он отправился в одну из звездных систем на самом краю Галактики, обосновался там. Я отправлюсь туда.

— Я понимаю, — ответила Ева очень грустно.

— Есть еще кое-что, — продолжал Саттон. — Я все время вспоминаю маленькую девочку, которая подошла ко мне и заговорила, когда я ловил рыбу. Я знаю, что она была создана как бы моим разумом и появилась там с определенной целью. Но это не имеет значения. Я все время продолжаю думать о ней.

Он посмотрел на Еву и увидел, как в свете лампы ее волосы превратились в медное сияние.

— Я не знаю, любил ли я когда-нибудь. Я не могу с уверенностью сказать, люблю ли я тебя. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты поехала со мной на планету Бастера.

Ева покачала головой.

— Аш, я должна остаться здесь хотя бы на некоторое время. Я занимаюсь этим делом в течение многих лет. Я должна довести его до конца.

Ее взгляд в свете лампы казался затуманенным.

— Может быть, когда-нибудь, Аш, если ты еще будешь желать видеть меня рядом. Возможно, некоторое время спустя я смогу приехать.

Саттон сказал просто:

— Я всегда буду хотеть, чтобы ты была рядом, Ева.

Он протянул руку и нежно коснулся медного завитка волос, который упал ей на лоб.

— Я знаю, что ты никогда не приедешь. Если бы это было хотя бы немножко по-другому… Если бы мы были просто двумя обычными людьми, у которых самая обыкновенная жизнь.

— В тебе есть величие, Аш, — тихо произнесла Ева. — Ты будешь богом для многих людей.

Он стоял, безмолвно ощущая, как вечное одиночество опускается на него. Не было величия, о котором она говорила, а лишь одиночество и горечь человека, который всегда будет одиноким.

Саттон плыл в море света и откуда-то недалеко от него доносилось жужжание работающих механизмов, маленьких механизмов, которые расчленяли его тончайшими пальцами световых лучей. Щелкали какие-то переключатели. Светочувствительная бумага протекала, как поток серебра через ролики.

Расчленение, взвешивание, опробование, измерение… Ничего не пропуская, ничего не добавляя. Точная запись его каждой частицы, каждой клетки, каждой молекулы, каждого нерва и волокна мускулов.

И откуда-то издалека, из какого-то места за гранью этого моря света, в котором он плыл, голос говорил только одно слово, которое он все время повторял про себя: «Предатель».

Одно слово, без восклицания. Голосом, который не имел эмоциональной окраски. Одно безликое слово.

Сначала это слово произносил один голос. Затем к нему присоединился другой, потом еще. Это были голоса целой толпы. Толпа стала гигантской, а звук ее голосов настолько усилился, что стал целым морем, выкрикивающим только одно слово.

Оно произносилось до тех пор, пока не потеряло всякий смысл, пока не стало звуком, который слишком долго повторяется, чтобы сохранить смысл.

Саттон попытался ответить, но это не удалось. Не существовало никакой возможности ответить. У него не было голоса, не было губ, языка, горла. Он был чем-то, что плавало в море света, а слово продолжало звучать, никогда не меняясь, никогда не умолкая…