Филип Дик - Гончарный круг неба

Храм не подымался.

Он попытался снова. Нет. Храм не поднимется; он наверняка не поднимется. Никогда. Ни для кого. Ни при каком стечении обстоятельств.

— Храм поднимется, — сказал Джо Фернрайт, — когда вы вылечите свою рану, когда заживет увечье, причиненное вам Черным Глиммунгом.

— Что? — спросил он, вслушиваясь. Остальные голоса присоединились к голосу Джо.

— Когда вы восстановите силу. Подождите до этих пор.

«Я должен набраться сил, — понял, он. — Должно пройти время, достаточное время, над которым я не властен. Почему они знают об этом, а я не знаю? — Он прислушивался, но голоса молчали; они замолкли сразу же, едва он прекратил свои попытки. — Да будет так, — решил он. — Я поднимусь на поверхность один, и вскоре, в какой-нибудь другой день, я попробую снова. И вновь поглощу всех вас. Всех. Вы снова станете частью меня, как сейчас». — «Хорошо, — отозвались голоса. — Но теперь отпусти нас; докажи, что ты можешь нас отпустить на волю». — «Да, я сделаю это», — ответил Глиммунг. И медленно всплыл на поверхность.

Прохладный ночной ветер остудил его, и он увидел мерцание далеких звезд. На диком побережье, где бродили ночные водяные птицы, он выгрузил всю свою говорящую, скрипящую, пищащую ораву, всех, кого он недавно вместил в свое тело, а затем снова нырнул в океан — в водную стихию, где он был теперь в безопасности: он мог остаться там навсегда, не потревоженный больше никакой враждебной силой. «Спасибо, Джо Фернрайт», — подумал Глиммунг, но не услышал ответа: внутри него уже никого не было. Тогда он произнес эти слова вслух, чувствуя себя одиноко. Хорошо, когда кто-то обитает внутри. Но он еще услышит этот теплый рокот голосов внутри своего тела.

Он осмотрел свои раны, устроился поудобнее, в наполовину погруженном положении, и стал ждать.

Дрожа на ночном ветру и увязая ногами в липкой грязи, Джо Фернрайт прислушался. До него донесся голос Глиммунга:

— Спасибо тебе, Джо Фернрайт.

Он продолжал слушать, но больше не донеслось ни звука.

Джо видел издали силуэт Глиммунга; огромное существо лежало в воде в нескольких сотнях ярдов от берега. «Он мог погубить нас, — подумал Джо, — и себя тоже, если бы продолжал попытки поднять Храм. Слава Богу, что он прислушался ко мне».

— Это чуть-чуть не произошло, — сказал Джо всем своим спутникам, расположившимся вдоль илисто-песчаного берега. В особенности слова относились к Мали Йохос, которая прильнула к нему, пытаясь согреться. — Чуть-чуть, — повторил Джо чуть слышно. И закрыл глаза. «Так или иначе, Глиммунг отпустил нас. И теперь нам только остается выйти к какому-нибудь дому или дороге. Если он не хочет, чтобы мы разъехались по своим планетам».

Но, видимо, речь не шла об этом. По крайней мере, на некоторое время.

— Ты остаешься на планете Плаумэна? — спросила его Мали. — Ты понимаешь, что это значит: вскоре он снова проглотит всех нас.

— Я остаюсь, — сказал Джо.

— Почему?

— Я хочу убедиться в том, что Книга ошибалась.

— Но ведь и так видно, что она ошиблась.

— Я хочу убедиться окончательно: раз и навсегда, — упрямо повторил Джо. «А сейчас, — подумал он, — Календы все же могут оказаться правы... потому что мы не знаем, что случится завтра — после того, как я все же мог убить Глиммунга. Каким-нибудь косвенным образом».

Он знал, однако, что этого не могло случиться. Было слишком поздно. К этому уже невозможно было вернуться. Календы были посрамлены. Их власть пала. — Но Книга была почти права, — сказал Джо. Очевидно, Календы исходили из процентов вероятности. В целом, в конечном счете, они были правы. Но в отдельных случаях, как в этой ситуации, они ошибались. И эта ошибка оказалась решающей: ведь речь шла о буквальной, физической гибели Глиммунга и о буквальном, физическом подъеме Хельдскаллы.

По отношению к этому событию все то, что неминуемо должно случиться в дальнейшем, вплоть до падения планеты на свое солнце, от которого она некогда отделилась, не имело особого значения. До гибели всего этого мира нужно еще дожить. В предсказании финала Календы, возможно, правы; их прогнозы, очевидно, основывались на таких космических тенденциях, как законы термодинамики и предельной энтропии. И, конечно, в итоге Глиммунг умрет. Как и он, Джо. Как и все остальные. Но сегодня, здесь и сейчас Хельдскалла ждала выздоровления Глиммунга. И она дождется. И — восстанет из глубин, как того и хотел Глиммунг.

— Мы превратились в общий мозг, — сказала Мали.

— Что? — отозвался Джо.

— В коллективный разум. Мы хотя и подчинялись Глиммунгу, но какое-то время... — Она сделала жест. — Все мы, по крайней мере из десяти звездных систем, работали как единый организм. Это в некотором роде потрясающе. Не быть...

— Одиноким, — подсказал Джо.

— Да. Это заставляет понимать, насколько мы обычно отделены друг от друга, словно отрезаны. Отгорожены стеной от остальных... особенно от их жизни. Это одиночество закончилось, когда Глиммунг поглотил нас. И мы перестали быть одиночками-неудачниками.

— Закончилось, — согласился Джо, — но вновь возобновилось. По крайней мере, вот сейчас.

— Если ты остаешься здесь, то я с тобой, — проговорила Мали, словно извиняясь.

— Почему?

— Мне нравится коллективный разум, коллективная воля. Как говорят на вашей планете, в этом-то и состоит деятельность.

— У нас этого не говорят уже лет сто, — возразил Джо.

— Наши учебники устарели, — вздохнула Мали.

Джо громко обратился ко всем своим спутникам, замершим в ожидании на берегу:

— Друзья, давайте все вместе отправимся в отель «Олимпия». Там мы сможем принять ванну и пообедать. — И поспать, — добавила Мали. Джо обнял ее.

— И что-нибудь еще, — сказал он, — то, что свойственно всем гуманоидам.

Прошло восемь земных суток, прежде чем Глиммунг попросил группу собраться в теплом и освещенном помещении плавучей базы. Робот Виллис сверился со списком и, убедившись, что прибыли все, сообщил об этому Глиммунгу. Теперь все вместе ждали.

Раньше всех появился Джо Фернрайт. Он устроился поудобнее на одном из прочных стульев и закурил сигарету, набитую местной травой. Неделя прошла хорошо: он много времени провел с Мали, к тому же подружился с добродушным моллюском Нерб Коль Даком.

— Вот что рассказывают на Денебе-Четыре, — говорил моллюск. — Некий фреб, назовем его А, пытается продать глэнк за пятьдесят тысяч берфлей.

— Что такое фреб? — спросил Джо.

— Что-то вроде... — Моллюск начал раздраженно извиваться. — Ну, вроде идиота.

— А что такое берфль?

— Денежная единица, вроде крамбла или рубля. Так вот, некто говорит фребу: «Ты действительно думаешь, что тебе дадут пятьдесят тысяч берфлей за твой глэнк?»