Вячеслав Назаров - Синий дым

- Хорошо, я могу предположить существование цивилизации, для которой искусственная среда необязательна. Хотя, помоему, это чистейший бред. Но допустим. Только ведь даже при таком варианте должна существовать какая-то созидательная работа, какая-то -пусть необычная -форма труда, а труд должен оставлять следы...

- Как вы считаете, в человеческом обществе искусство созидательный труд или нет?

- Что за вопрос? Разумеется.

- Ну, а теперь представьте себе цивилизацию музыкантов и художников...

Карагодский наморщил лоб. Ему представился огромный пляж, окруженный лесами, по которому бродят абсолютно голые люди с хитрыми физиономиями явных бездельников и во все горло распевают песни или рисуют пальцем на песке забавные рожицы. Нечто подобное он видел года два тому назад в Гаграх, в Доме отдыха работников искусства. Ничего более фантастического в голову ему не пришло, и Карагодский снисходительно улыбнулся:

- Не могу, Иван Сергеевич. При всем желании-не могу...

Но Пан, по всей видимости, не шутил. Он продолжал совершенно серьезно:

- Я тоже не могу. А придется. Уисс пока дает больше загадок, чем разгадок. Вернее, одна загадка тащит за собой целый воз новых вопросов...

- Какое отношение имеет Уисс к инопланетным цивилизациям?

- Иные планеты? Я показал вам фокус с зеркалом, имея в виду матушку Землю. Сдается мне, люди и дельфины в этом смысле похожи на нас с вами сидим в одной комнате и не видим друг друга.

- Значит, цивилизация дельфинов?.. O-чень оригинально! Карагодский даже языком прищелкнул. На этот раз Пан, кажется, зашел чересчур далеко...

- Не знаю... Пока это еще только намеки. Путаница. В глубине души еще гложет червячок-не может быть. И все-таки... Все-таки факты завязываются в один узел, и ничего с этим не поделать. Я недаром заговорил о цивилизации музыкантов. Конечно, это грубейшее приближение, но в нем что-то есть. Вначале я думал, что цветомузыка-одно из средств общения у дельфинов, а сейчас мне кажется, что все гораздо сложнее...

- Постойте, Иван Сергеевич, я читал вашу статью о звуковидении у дельфинов, но вот о цветомузыке слышу впервые.

- Что звуковидение? Я только экспериментально доказал гипотезу, выдвинутую много лет назад. Дельфины действительно видят не только свет, но и звук - сетчатка их глаз воспринимает звуковые волны так же четко, как и световые. Точнее, ультразвуковые волны. Его естественный ультразвуковой генератор - нечто вроде прожектора, с помощью которого он "осматривает" окружающее... Впрочем, словами этого не перескажешь. Вы сами увидите в операторском зале.

- А цветомузыка?

- Самая прямая связь. Звуку каждой частоты соответствует определенный цвет. Об этом давным-давно догадывались композиторы, в том числе и Скрябин... Так вот, глаза дельфина - аппарат, который способен не только воспринимать мир в объемных и цветных звуковых образах, но видеть нашу человеческую музыку. Видимо, дельфины мыслят цветомузыкальными образами, и в этом главная трудность нашего с нами взаимопонимания.

- Но как вы представляете себе такое мышление? Человек мыслит словом...

- Только ли? Художники мыслят цветом и объемом, музыканты сочетаниями звуков, а Скрябин...

- Давайте оставим Скрябина. Потому что он, в конце концов, как и все, в обыденной жизни мыслил словами.

- Может быть. Но если предположить, что у дельфинов является нормой вид мышления и общения, который у людей считается отклонением от нормы неважно в какую сторону, в психопатию или в гениальность, - то вполне естественно...

-Ничего естественного не вижу, Иван Сергеевич. Еще великий Павлов доказал...

- Против Павлова я ничего не имею. Тем более, что у дельфинов есть некое подобие нашей второй сигнальной системы, даже что-то вроде азбуки из 30-40 звуков, но такой "речью" они пользуются довольно редко...

- Дорогой коллега...

- Вениамин Лазаревич, вам не кажется, что мы толчем воду в ступе? Я вам предлагаю посмотреть своими глазами и во всем самому убедиться, а вы меня терзаете пустыми разговорами и априорными опровержениями типа "этого нет, потому что этого не может быть". Не правда ли, странно?

- Нет, Иван Сергеевич, "наглядные доказательства"- еще не все. Карагодский неприязненно покосился на зеркальную ширму.-Показать можно все, что угодно. Поразить воображение и так далее. Но я бы не стал приступать к экспериментам подобного рода без прочной теоретической базы. А вот здесь-то вы хромаете, дорогой мой, хромаете,-убежденно закончил академик и для большей вескости постучал ладонью о трость, хотя спроси его сейчас, в чем именно хромает

Пан, - он бы не смог сказать, он просто не мог принять этого фанатизма, этой школярской увлеченности, этой юношеской его убежденности. Внутри колыхалось что-то темное, неназванное, и это "что-то" было похоже на элементарную зависть... Глухо звякнул корабельный видеофон. Пан подбежал к аппарату, включил- на экране появилось взволнованное лицо Нины:

- Иван Сергеевич, скорее, Уисс...

Она заметила Карагодского в кресле, осеклась, смутилась и вопросительно посмотрела на Пана.

- Говорите, Ниночка, говорите. Что там у вас стряслось? Вениамин Лазаревич уже почти в курсе дела.

- Да, собственно, ничего особенного не случилось. Просто вас вызввает Уисс. Он очень торжественный и загадочный, передает в основном в синих и лиловых тонах. Мы подошли к какому-то острову, и Уисс просит остаться здесь на ночь.

- Почему на .ночь?

- Не знаю. Он вызывает вас.

- Хорошо. Сейчас мы с Вениамином Лазаревичем придем.

Карагодский без особой охоты поднялся с уютного кресла, медленно оправил костюм, пригладил пышную эйнштейновскую шевелюру и водрузил на орлиный нос свои великолепные очки. Мир вокруг привычно затуманился, потерял свою резкую угловатость, и вместе с туманом вернулось чувство успокоенности и уверенности в здравой основе вещей.

- Иван Сергеевич, один последний вопрос: если это не такая уж большая тайна, то куда мы все-таки плывем?

- Это не тайна.

Пан, наконец, нашел свои бумаги.

- Это не тайна, Вениамин Лазаревич. Я просто не знаю. Нас ведет Уисс.

Пан снял с дверной ручки галстук и, небрежно сунув его в карман, открыл перед академиком дверь.

Нет, это был поистине корабль сумасшедших.

5. ЛЕНТА-СЕАНС

Центральная лаборатори, или, как величал ее Пан, "операторская", располагалась на полубаке. В хорошую погоду боковые стены и потолок убирали, и лаборатория превращалась в площадку, защищенную от встречного ветра и взлетающих из-под форштевня брызг только плавной дугой передней стенки.

Сейчас былн убраны только боковины, а потолок, в толще которого по ме-льчайшим капиллярам пульсировала цветная жидкость, прев ратился в желто-зеленый светофильтр, придававший всему помещению странный и не совсем реальный