Пол Дж. Макоули - «Если», 2000 № 02

А в результате мы имеем противоречие: КНИГА ВЕКОВ должна быть права по определению, однако, что бы в ней ни говорилось, личность все равно имеет право поступить по-своему. Каким же образом можно примирить два этих факта?

Абсолютно никаким!

Существование КНИГИ ВЕКОВ логически невозможно, именно потому, что в ином случае неизбежно возникает вышеописанное противоречие. Некоторые могут попытаться смягчить данное утверждение, предположив, что КНИГА ВЕКОВ все-таки может существовать, но только до тех пор, пока не доступна читателям: скажем, если она содержится в специальной коллекции и никому не дозволено к ней прикасаться.

Существование свободы воли несовместимо со знанием будущего. А мы знаем, что свобода воли реально существует, исходя из непосредственного опыта. Волеизъявление составляет неотъемлемую часть нашего самосознания.

Или нет?

Что, если сам факт знания будущего изменяет личность? Что, если у нее возникает чувство настоятельной необходимости действовать точно так, как она знает, что должна действовать?..

Уходя, я остановилась перед кабинетом Гэри.

— На сегодня с меня хватит. Не хочешь ли чего-нибудь пожевать?

— Конечно, только подожди пару секунд. — Он выключил компьютер, сложил в аккуратную стопку бумаги и взглянул на меня.

— Эй, Луиза, а не хочешь ли пойти ко мне поужинать? Готовить буду я.

Я взглянула на него с сомнением.

— А ты умеешь готовить?

— Только одно блюдо, — признался Гэри. — Но зато очень вкусное!

— Ладно, поверю на слово, — сказала я.

— Отлично. Надо будет лишь остановиться по дороге, чтобы разжиться всем необходимым.

— Ну, если это так сложно…

— Ничуть, займет всего минуту. По пути есть неплохой магазинчик.

Мы поехали каждый на своей машине; я следовала за Гэри и чуть было его не потеряла, когда он резко свернул на парковочную площадку. Это был продовольственный магазин для гурманов, небольшой, но весьма изысканный; высокие стеклянные сосуды с импортными деликатесами соседствовали на его витрине со специальной утварью из нержавеющей стали.

Я следовала по пятам за Гэри, пока он укладывал в корзинку свежий базилик, помидоры, чеснок, еще какие-то специи и травы.

— За углом есть рыбный магазинчик. Может, купить устриц?

— Звучит заманчиво, — сказала я.

Мы прошли через секцию кухонных принадлежностей; мой взгляд рассеянно скользил по полкам — мельнички для перца, солонки, давилки для чеснока — и остановился на деревянной салатнице.

В тот день, когда тебе исполнится три года, ты сдернешь посудное полотенце с кухонного стола, и вместе с ним на тебя грохнется эта самая салатница вместе с салатом. Я попытаюсь схватить ее на лету, но промахнусь. Край салатницы рассечет тебе кожу на лбу, чуть ниже линии волос, но ранка окажется небольшой, и врач сделает всего один шов. Мы с твоим отцом будем держать тебя на руках, горько рыдающую и перепачканную майонезом, терпеливо дожидаясь своей очереди в приемном покое скорой помощи.

Я протянула руку и сняла салатницу с полки. У меня вовсе не было такого чувства, будто нечто принуждает меня сделать это движение. Напротив, оно казалось мне столь же естественным и неотложным, как и то, которым я попытаюсь поймать эту салатницу, неотвратимо падающую на тебя; инстинкт, следовать которому и правильно, и необходимо.

— По-моему, я смогу найти применение этой штуке.

Гэри поглядел на салатницу и одобрительно кивнул.

— Ну разве не удачно, что мы решили сюда зайти?

— Действительно.

Мы встали в очередь, чтобы оплатить наши покупки.

Рассмотрим предложение: КРОЛИК К ОБЕДУ ГОТОВ.

Если мы интерпретируем кролика как объект поедания, то предложение гласит, что обед вот-вот будет подан на стол. Если же мы интерпретируем кролика как субъект, готовый к поеданию пищи, то предложение обретает характер намека, сделанного маленькой девочкой, чтобы ее мать догадалась наконец открыть коробку с пиццей.

Два совершенно различных высказывания; и притом, как я подозреваю, взаимоисключающие друг друга в кругу одного семейного очага. Однако ни одну из двух интерпретаций нельзя назвать неверной, так как истинное значение предложения можно определить лишь в рамках контекста.

Рассмотрим феномен света, который касается поверхности воды под одним углом, а проходит через нее под другим. Объяснив это разницей коэффициентов преломления, вынуждающей световой луч изменить направление движения, мы увидим мир так, как его видят люди. Если же объяснить это стремлением света минимизировать время, проведенное в пути, мы увидим мир так, как видят его гептаподы. Один феномен, но две совершенно различные интерпретации.

Нашу физическую Вселенную можно рассматривать как своеобразный язык с тотально двусмысленной грамматикой. Каждое физическое явление аналогично предложению, которое можно трактовать двумя различными способами — каузальным и телеологическим; оба полученных высказывания верны, и ни одно из них нельзя опровергнуть, в каком бы сверхшироком контексте мы его ни рассматривали.

Когда у отдаленных предков человека и гептапода впервые забрезжила искра сознания, они имели дело с одной и той же физической Вселенной, но воспринимали ее в различной грамматической трактовке; в результате этого расхождения и сформировались впоследствии два совершенно не сходных взгляда на окружающий мир. Люди стали осознавать его последовательно, а гептаподы — симультанно. То есть мы воспринимаем события в определенном временном порядке и ощущаем связи между ними в терминах причины и следствия. Они же воспринимают события одновременно, пусть даже это происходит в некий период времени, и ощущают лежащую в основе целенаправленность… Цель минимизации, цель максимизации.

Мне снится один и тот же, повторяющийся до деталей сон о твоей гибели. И в этом сне на скалу карабкаюсь я… нет, ты можешь себе такое представить?., а тебе всего три года, и ты едешь на мне верхом в каком-то рюкзаке. Мы всего на несколько футов ниже карниза, где можно отдохнуть, но ты не хочешь ждать, пока я до него долезу, и начинаешь выползать из рюкзака. Я приказываю тебе сидеть смирно, но ты, как всегда, пропускаешь мои слова мимо ушей. Ты барахтаешься, перемещая свой вес то вправо, то влево, и вдруг я чувствую на плече твою левую ногу, а после и правую на другом. Я кричу на тебя ужасным голосом, но не могу схватить, ведь обе руки у меня заняты. Потом я вижу волнистый узор на подошвах твоих кроссовок, когда ты начинаешь взбираться вверх, и я вижу, как каменный выступ вдруг разваливается под твоей ногой. И ты скользишь вниз мимо меня, а я не могу пошевелить и пальцем, я могу только смотреть вниз и вижу, как ты уменьшаешься, уменьшаешься и где-то очень, очень далеко совсем пропадаешь из виду.