Алексей Ядрышников - Стая

Только сейчас Людмила заметила, что служивые на этот раз выглядели довольно необычно, не так как всегда, находясь в поселке. Как, ежели судить по их внешнему облику, так и исходя из крайне неадекватного поведения, они казались на редкость возбужденными или, по крайней мере, чем-то очень встревоженными, однако старались не показывать своих эмоций обычным людям, да и одеты были совершенно по-иному. Вместо обычного камуфляжа на них, на каждом индивидуально, красовался прорезиненный комбинезон темно-серого цвета, какой она ранее даже не видела ни на ком из своего непосредственного окружения. Плотная металлическая каска закрывала голову настолько, что лица смотрелись совершенно неразличимыми из-за полной защищенности тех от каких бы то ни было внешних недоброжелательных факторов. Данный их образ выступал каким-то единым неотъемлемым целым совместно с этим одеянием загадочных воинов, кои вызывали своим видом уже явное ощутимое спокойствие и надежность, чем ранее - лишь только возникающие противоположные чувства нежелательного недоверия. Завершало обмундирование прочные коричневые ботинки из толстой кожи с довольно высоким узким голенищем и мелкой шнуровкой по всей высоте изделия, должно быть для придания большей степени воссоединения с ногами носившими их.

Отец Игорь же напротив, находился в своей обычной повседневной одежде - плотной, простирающейся до полу черной рясе со знакомыми петельками и подвязками, присутствовавшие тут скорее в качестве украшения, чем служившие для чего-то более серьезного и стоящего. Голова его не была покрыта ничем, и лишь только длинные седые волосы развивались свободно по ветру, подобно знаменному полковому полотнищу, в преддверьях жесточайшей битвы колыхавшемуся на стяге кочевой ставки. В руках он, как обычно, удерживал большой металлический крест в медной оправе и еще, несомненно, весьма нужную книгу, в которую периодически неустанно заглядывал, чтобы прочитать оттуда какое-нибудь очередное умное изречение или просто свериться с правильностью своих суждений.

Немного погодя, все они, непосредственно тут же, начали разводить костер, впоследствии оказавшийся таких больших и непредсказуемых размеров, что становилось страшно за весь окружающий лес и находящуюся вокруг, остальную растительность, чтобы таким неаккуратным манером случайно не создать ненужное никому в данный момент пожарище, уничтожив прилегающую к нему территорию, еще сильнее и заметнее того самого инопланетного агрегата, которого они ожидали абсолютно наудачу здесь увидеть. Хотя разводить костры пока особо не требовалось. Однако все равно, в привычку военных определенно входил именно этот вид незамысловатой деятельности, если заняться было совершенно нечем, то почему бы и нет. Тем более все уже и без того очень сильно проголодались и требовалось хоть немного пополнить энергию за счет предусмотрительно прихваченных с собой запасов, разогреть их как следует и съесть, перед возможной предстоящей решающей битвой с неведомыми монстрами. Они делали это, абсолютно не позаботившись о возможных негативных последствиях всех таких необдуманных действий, выдававших их полностью с потрохами на видимое обозрение с планетарной орбиты. Танк же напротив, стоял довольно непримечательно в тени огромных раскидистых деревьев, практически совсем невидимый и неощущаемый неосведомленным и неподготовленным противником, естественно загнанный туда со знанием дела, старым механиком Василием, наверняка знавшим не понаслышке тактику ведения данных боевых действий.

Людмила сидела и смотрела на огонь, абсолютно погруженная в себя, отстраненная от всего происходящего вокруг, окунувшись в собственные призрачные думы, вяло протекающие у нее голове. Она словно плыла по их неторопливому течению, поддаваясь размеренному и связному давлению оных, гипнотическому состоянию, какое они оказывали на нее, шепоту причудливых звуков, возникающих образов, внезапно охвативших и подчинивших ее взбалмошное сознание единой неделимой твердой воле навязывающегося естества. Было невероятно сложно принимать сложившиеся обстоятельства, как есть, анализировать возможные детали уже представших произошедших событий, когда абсолютно нельзя повлиять на свершившиеся факты, либо повернуть их вспять, закрутить по-своему, выстроить по нужному правильному направлению. То, что рассказывал Антон, никоим образом не желало укладываться в обычные стереотипы существующих вещей и незыблемых понятий об окружающем мире, словно внезапно ставя ее перед вопросом полного безвластия человека, беспомощного его ожидания неких свершений, что, несомненно, тяготило душу несказанным предчувствием неизвестности, потерянности для проявления какой бы то ни было активной идеи.

Все ее думы сводились, конечно, к размышлениям о единственном ставшим для нее близким человеке, который, как обычно бывало, даже ни на миг не позаботился поставить ее в известность о совершении какого-то экстренного маневра в Город, или еще куда-нибудь, куда уж там ему действительно заблагорассудится. Естественно отпускать Людмиле того не хотелось, и даже, что скорее всего бы случилось, он вовсе не был бы допущен к такой рискованной операции, какая проводилась явно без ее ведома. Ведь Людмила определенно испытывала в его направлении намного большие чувства, чем простую симпатию. Она понимала всеми свойствами своей души, что делает, может быть что-то не так, как нужно и требуется, да и навряд ли такие отношения будут продолжаться вечно. Но все равно Людмила ничего не могла с собой поделать, хотя, конечно, бывало, она очень старалась, по крайней мере, вначале такого знакомства, некоторое время, когда искренне поняла, что это заходит для нее очень далеко и не на шутку серьезно. Она наслаждалась такими моментами, подаренными ей судьбой, пусть даже вполне осознавая, что данные мгновения недолги и мимолетны. Но ничего не бывает постоянного, даже если считать это так, и искренне надеяться на взаимность.

Однако время летело незаметно, как для самой Людмилы, так и для собравшихся людей возле нее. Вот уже и солнце начало свой завершающий путь по небосводу, склонилось к самому краю горизонта, изображая знакомую петлю в воздухе и унося за собой последние теплые лучи ультрафиолета, спасительный свет, крайне необходимый для поддержания всей существующей дневной жизни. Оно буквально открывало тем самым, именно этим своим уходом, большое поле для деятельности уже другой, неведомой, непонятной жизни, параллельно проходящей прямо тут, на той же самой земле, какая была всегда, везде и повсеместно присутствовала. Описываемые доселе ужасы не могли существовать по какой-то простой и явной причине в дневное время суток, иначе все совершенно не имело бы нужного правильного смысла и последовательности. Они свершались только ночью, разве что в исключительно-особых случаях - днем, когда частично, местами сбивалась нужная предназначенная для этого программа разделения всех особей на конкретно отведенное для них место деятельности и сферу допущенных возможностей. Днем грызуны могли возникнуть лишь поодиночке, однако никогда и многочисленными группами, объединяясь в стаи, как бывало практически всегда в темное время суток. То же самое наблюдалось с летучими мышами и прочими, так сказать, наименее обидными тварями, бурно населяющими эту непростую планету. Сейчас наступало время именно для их царствования, и нужно было серьезно подготовиться к самым страшным неприятностям, довольно агрессивному поведению оных существ, хотя и предыдущая ночь определенно показала обратное. Нельзя доверять только одному случаю из многих, который тоже, по сему, вероятно, являлся лишь неким проявлением несовершенства существующего мира. Никто, конечно, подобное не разумел ни толики, да и если бы понял, то не смог бы объяснить все достоверно точно остальным. Данные проходящие свершения принимались окружающими людьми как само собой разумеющиеся явления, нечто неизбежное и правильное.