Геннадий Прашкевич - «Если», 2003 № 08

— Я их королева, — сказала она. — Меня зовут Маб.

Естественно, как же иначе!

— Я много слышал о вас, — в прежнем замешательстве отозвался я. — Хотя, признаться…

— Я привыкла к обращению «Ваше Величество», — перебила она. Впрямь привыкла, ее ледяной тон трудно было назвать доброжелательным. — Но поскольку вы не являетесь моим подданным, вероятно, меня устроит обращение «миледи».

Я, вспомнил, что я — в своем доме.

— Не могли бы вы, — я дернул рукой в воздухе, — перестать…

Ее прекрасные брови приподнялись, что означало, по-видимому, изумление.

— Я могу пойти на такую уступку, — температура ее голоса понизилась еще на несколько градусов. — Но обычно я соглашаюсь подвергнуть себя этому роду неудобств только в дипломатических целях. Должна я понять, что вы предлагаете мне официальные переговоры?

— Я… э-э-э… прошу вас, миледи… будьте так любезны.

Все еще сохраняя напряженное выражение лица, миледи Маб изменила ритм трепыхания крылышек и плавно опустилась на стол передо мной. То есть на клавиатуру, которая немедленно отозвалась протестующим писком.

— Эй! Эй! То есть… прошу прощения, миледи! — к своему стыду я обнаружил, что пытаюсь нервическими жестами согнать ее на твердую поверхность, словно какое-нибудь насекомое, и даже зажал для этого в руке лист лекции, свернутый в трубочку. В последнее время в этом доме я был самой высокой и, более того, единственной из договаривающихся сторон. Похоже, это испортило мои манеры. Сохраняя совершенно невозмутимое выражение лица и переступая с клавиши на клавишу — с паническим ужасом я следил, как вычитанная и готовая к передаче в издательство лекция в совершенно произвольных местах разбавляется сериями «ttttt», «fffff», «ххххх», — она проследовала к раскрытой папке и села на край сложенных в стопку листов лекции. Сцепленные на коленях руки придали ей вид одновременно и соблазнительный, и достойный. Будь она моего размера, она без труда добилась бы от меня любых уступок.

— Итак, миледи, чему обязан?

Перед тем как ответить, она огляделась по сторонам, и этот оценивающий взгляд мне не понравился.

— Мы будем тут жить, — сказала она.

Это прозвучало настолько немыслимо и невозможно, что я лишился дара речи. Во всяком случае, следующая реплика тоже принадлежала ей.

— Это единственный дом в округе, где могут обитать эльфы.

Вот как. Значит — эльфы.

Можно было самому догадаться.

Я посмотрел в сторону рамы, главным образом, чтобы убедиться, что она плотно закрыта. Миледи Маб проследила за моим взглядом.

— Это не те стены, что нас остановят. Мы не настолько физические сущности. Пока это все, что вам следует о нас знать.

— Да, — выдавил я. — Но почему… такая честь?

— Пыль, — пояснила она, как будто это было совершенно элементарно. — Ваш дом единственный, где нет кондиционера.

— Пыль? — я сдвинул брови, пытаясь самостоятельно провести параллели между пылью и основами жизнедеятельности эльфов! Потом подозрительно огляделся по сторонам. Неужели свежему взгляду…

— Ну, разумеется, речь идет не об этих кошмарных хлопьях, свисающих с полок и стропил, и не о полах, где остаются отпечатки крысиных лап. Вынужденные ютиться в подобных условиях, существа нашего вида изменяются к своей противоположности. Но сейчас речь не о том. Все эти пылесосы, кондиционеры, озонаторы, кварцевые лампы, антибактериальные излучатели и дезодораторы, которыми люди — доминирующий вид! — обставили свою жизнь, делают невозможным даже самый минимальный симбиоз.

— А собственно, почему? Что в ней такого особенного, в пыли?

Королева Маб улыбнулась мне, как ребенку. Ну, то есть я не знаю, как она улыбается детям, но сейчас в ее улыбке читались снисходительность, терпение и явное ощущение превосходства.

— Пыль, танцующая в воздухе — это смех влюбленных богов, отрицающих законы, — сказала она мягко. — Из нее родились радость и ее близнец — счастье. Очищая и обеззараживая воздух до той степени, до какой это сейчас позволяет ваша технология, люди свели понятие волшебства к статическому электричеству, а жизни — к простому химическому взаимодействию веществ.

— Простому?

— Ну, чтобы пощадить ваши чувства, могу назвать их «достаточно сложными», — съязвила королева, выделяя ударением слово «достаточно». — Даже старые книги сейчас хранят чуть ли не в вакууме. У вас, — она обвела библиотеку взглядом, — еще сохранился этот неповторимый влекущий аромат. Так же притягательно пахнут только вино, натуральный шелк, фарфор, расписанный вручную, да еще, может, настоящий огонь в настоящем камине. Эльфы не живут без ощущения волшебства и ожидания чуда.

— А это, — я кивнул на компьютер, — вас не пугает?

Дама бросила через плечо небрежный взгляд.

— Обычный артефакт. Известный как палантир или яблочко на тарелочке, разве что в варианте, адаптированном для обывателя. Если не ошибаюсь — интернет? Немножко магии в обычную жизнь. Время от времени такое происходит, но хорошего в этом мало. Компьютерная графика понемногу отучила вашу расу удивляться. Избыточность технологии здесь сродни эффекту обеззараживания, который мы уже обсудили. Создать настоящее чудо по-прежнему способны немногие, однако почти все теперь воспринимают чудо как должное.

Мышка, задетая рукавом моего халата, сдвинулась, погасший было экран засветился вновь. Открылась первая страница. Я всегда начинал вводную лекцию, записывая на доске как главный постулат и исходную точку:

Глаза миледи Маб расширились, ноздри дрогнули. Фрике тут же обозначился над ее левым плечом, положив ладонь на шпагу, готовый противостоять даже бумаге, свернутой в рулон.

— Вы сами занимаетесь магией? — спросила она. — Вы служите Злому Властелину? Что означает начертание здесь сего знака всемогущества?

Я чуть было не переспросил, что именно она подразумевает под всемогуществом, однако мне уже надоело повторять за ней слова. От этого я выглядел полным идиотом.

— Я служу только собственному ученому авторитету и чуть в меньшей степени — своему кошельку, миледи, — отрезал я. — Я пожилой и, надеюсь, свободный, материалистически настроенный англичанин. Перед вами простейшая формула соотношения Эйнштейна, известная каждому школьнику. Судя по комментариям, какие вы только что отпускали тут в адрес современной науки, едва ли я мог рассчитывать вас ею напугать. Эта формула — краеугольный камень всей теории относительности.

Миледи Маб покачала головой, сохраняя скорбное выражение лица. Как будто ей выпала обременительная обязанность ознакомить несмышленого младенца с нелицеприятными сторонами взрослой жизни.

— И опираясь на камень сей, вы отказались от абсолютов этики, эстетики и норм рыцарский морали, смешав добро и зло в единый серый цвет. И восхитились множеством полученных оттенков, как будто в самом деле произошли от обезьян.