Джеймс Типтри-мл. - «Если», 2000 № 08

Через три месяца после вынесения приговора он выдержал экзамен, удивив комиссию доскональным знанием не только «Повестей Белкина», но и «Пиковой дамы», и «Дубровского». Председатель комиссии, сраженный наповал вдохновенным видом юноши, отечески пожурил его за проступок, в результате которого он оказался перед ними, и выразил надежду, что подобное никогда не повторится. Михаила отпустили, и он вернулся к себе домой.

— Следующий! — пискнул судья и стукнул молотком так тихо, что паук, мирно переваривавший мотылька, не обратил на него никакого внимания. Рассерженный таким пренебрежением к суду, служитель Фемиды еще раз стукнул молотком и покосился на секретаршу. Секретарша, холеная красавица каких-нибудь семидесяти лет, рассматривала свои длинные ногти, выкрашенные в темно-лиловый цвет. Такими пальчиками уже жаль было нажимать на кнопку, и магнитофон работал без передышки.

Дверь широко распахнулась. Судья побледнел: близился самый серьезный миг в его жизни. Он постарался принять угрожающий вид, но тотчас обмяк. Дюжина роботов-охранников ввела в зал светловолосого молодого человека в роскошном костюме. За охраной рысцой бежал Эрве Прорва, лучший адвокат на Марсе. Секретарша, отчего-то заволновавшаяся, выразительно подперла рукой подбородок и послала молодому человеку взгляд из-под накладных ресниц. Он улыбнулся ей и непринужденно уселся в антикварное кресло, которое роботы внесли за ним. Бесстрастная монотонная речь чтеца лилась судье в наушник, и от слов, которые он слышал, волосы шевелились на его честной судейской голове.

— Михаил Эм? — пискнул он.

Молодой человек снизошел до кивка. Магнитофон секретарши высветил на экране надпись: «Прогуляйся со мной, красотка». Она ограничилась тем, что показала ему кончик языка.

— Вы должны… — начал судья.

— Ничего я вам не должен, — невозмутимо изрек обвиняемый.

— Заявляю протест! — мгновенно встрял адвокат.

Судья, сделав вид, что ничего не слышал, лихорадочно прокручивал в голове материалы досье Михаила: ограбления, кражи, вооруженные налеты, взрыв в здании синдиката по производству искусственного золота, содействие в побеге заключенных… и так далее, и так далее; приговорен к наказаниям различной степени тяжести, ибо, несмотря на изворотливость, ему никогда не удавалось выйти сухим из воды, и все сроки он отбывал до конца. В заключении был осужден читать Борхеса, Моэма, Гофмана, Дюма, Уайльда, Бальзака, Диккенса, Стендаля, Гоголя, Цицерона, Флобера; список можно продолжить до бесконечности. Впрочем, Михаил никогда не задерживался в тюрьме больше, чем на месяц, если не считать его первого дела, которое по сравнению с последующими было сущей шалостью.

— Вы знаете, в чем вас обвиняют? — начал судья.

— Протестую! — вмешался адвокат. — Согласно поправке к кодексу, принятой…

Михаил поднял руку. Адвокат умолк.

— Скажем так: я догадываюсь об этом, — сказал Михаил.

— Протестую, — завопил Прорва, — подсудимый не может оговаривать себя!

Фемида шевельнулась на своем пьедестале и приподняла повязку, чтобы лучше видеть происходящее. Предчувствия ее не обманули: зрелище разворачивалось воистину умопомрачительное. Судья вошел в раж. Ноздри его раздувались, голос доходил до визга:

— Вы обвиняетесь в убийстве! Нашего! Судьи! Дисса! — Адвокат открыл было рот для возражения. — Адвокат, молчать! Иначе я рассержусь. Вас и раньше замечали кое в чем подобном, обвиняемый, не так ли? Не вы ли два года назад отправили в мир иной уважаемого доктора наук Нигугу, своего бывшего начальника, запихав его в атомный расщепитель?

— Тот, кто многое претерпел, может немало себе позволить, — парировал обвиняемый. — Он платил мне меньше всех и к тому же был жуткой свиньей. Аминь!

— Он был начальником! — простонал судья.

— Противоречия не изобличают лжи, точно так же, как их отсутствие не является знаком истины!

— Обвиняемый, вы наносите оскорбление суду.

— Ничуть не бывало. Я цитирую Паскаля. Третья степень, 6-28!

Судья смирился.

— Хорошо, но зачем вы засунули в тот же расщепитель псевдонаучного сотрудника Прощелыгину?

— Эта пигалица имела несчастье вообразить себя женщиной, — едко отозвался обвиняемый. — Смерть есть достаточное условие прекращения жизни, а значит, и чрезмерного самомнения.

— И вы говорите об этом так просто?

— У всех нас достанет твердости, чтобы переносить чужие несчастья.

— Паскаль?

Михаил расхохотался. Это был смех закоренелого преступника, и судья содрогнулся.

— Нет! Ларошфуко! Вторая степень, с-164.

— Потом вы расправились с полицейским агентом.

— Он копался слишком долго. Я не мог ждать, когда он вытащит лучевой пистолет!

— Вы аморальны!

— Настоящая мораль насмехается над моралью! — Михаил поймал взгляд секретарши и улыбнулся ей.

— А сосед по гостинице, где вы скрывались? На суде вы показали, что он истязал свою жену, но вы и ее не пощадили!

— Потому что она его оплакивала. Терпеть не могу экзальтированных идиоток.

— До чего вы докатились! Вы, который мирно грабил автоматы! Одумайтесь, подсудимый…

— Болезнь, именуемая отсутствием денег, обычно поддается лечению.

— Но теперь вы подняли руку на святое! На правосудие! И гибель судьи Дисса от ваших рук тому доказательство.

Адвокат следил за перепалкой, тщетно пытаясь вставить слово. Наконец, улучив миг, он выдавил из себя: «Проте…», но Михаил перебил его:

— Надо же помочь природе! Старик явно засиделся на этом свете.

Глаза судьи, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Вы асоциальный член общества, подрыватель его устоев!

— У сердца свои законы, которых не постичь рассудку, — отозвался Михаил.

— Пусть так, но адвокат Роберт Руперт, на которого вы обрушили заряд в двадцать тысяч вольт!

— Правда не нуждается в защите. К тому же он был прескверным адвокатом.

— А секретарша? — кипятился судья. — Ее гибель тоже лежит на вашей совести!

Адвокат вскочил с места.

— Протестую! Секретарша умерла от старости в тот миг, когда мой подзащитный взорвал судью Дисса через наушник.

Судья поспешно вытащил свой наушник.

— Обвиняемый, вы совершили все мыслимые и немыслимые преступления! Общество с гневом отворачивается от вас.

— Кто живет, не безумствуя, не так уж мудр, как кажется, — насмешливо отозвался Михаил.

Судья в ярости грохнул молотком. Молоток, не выдержав удара, разлетелся в щепки. Паук от неожиданности подавился усиками мотылька и бурно закашлялся. Грудь секретарши вздымалась от избытка переполнявших ее чувств. Она уже предвкушала, как будет рассказывать подругам о том, что видела самого знаменитого преступника Марса.

— Признается виновным! — проревел судья.