Аллен Дж. Смит - «Если», 2000 № 05

Сволочь тем не менее нашлась — ею оказался Роджер, который терпеть не мог, когда к его клиентам пристают чужаки, явившиеся без приглашения. То, что он меня тоже узнал, не имело в данном случае значения. В Моннуар не пускали непрошеных гостей. Мне такой обычай показался разумным, и поэтому я не стал качать права. Но и уйти несолоно хлебавши я не мог. Здесь была Крис. И я уговорил, скорее, даже умолил Роджера просто сообщить ей — тут Поль.

Состоялся тот самый прощальный разговор, точнее ее монолог. Съезжая обратно к шоссе, я с горя чуть не убился. Запутался в этих елках-палках дурацких, летел кубарем, лицо расцарапал, лыжу потерял. Зато слегка остыл и успокоился. Нет лучшего способа вправления мозгов, чем глубокое пике с заныриванием в сугроб головой вниз. Сполз я кое-как к дороге и подумал: а неплохо было бы осесть на годик-другой в таком вот Моннуаре инструктором. Пока страсти не поулягутся — и вокруг меня вообще, и у меня внутри в частности. Оглянулся. А почему, собственно, не здесь? Кристин сюда больше не приедет, уже не спрячешься тут от меня, да и осквернил я это место своим визитом… Короче говоря, через пару недель я легко сдал экзамен на инструктора-спасателя, получил сертификат и штурмовал «черную гору» снова, уже как официально приглашенный соискатель вакантного места. Родж долго кривил бровь, а потом сказал: «Отказать тебе, парень, не по-христиански будет. Мы тут все за тебя переживали. Меня ведь тоже в свое время так подставили, трам-тарарам… Вот. Но если хоть один клиент спросит, какого черта здесь эта русская морда ошивается — прогоню тебя мгновенно, так и знай». Я молча кивнул, мы ударили по рукам. В Моннуаре оказалось тепло, уютно и очень по-домашнему. Густав и Пьер, новые коллеги, в тот же вечер страшно меня напоили.

Сопровождая это задушевными рассказами о том, как они за меня переживали, и как их, несчастных, в свое время, трам-тарарам, несправедливо обижали.

И потекла жизнь. Делать приходилось все — утюжить гору на ратраке, сопровождать клиентов вверх-вниз, подъемникам устраивать профилактику и неусыпно бдить, дабы никто из гостей не сломался. Потом Густав взял расчет и поехал жениться на богатой клиентке. Его сменил Тони. Я уже считался местным старожилом. И ни один гость не поинтересовался, какого черта здесь эта русская морда. Впрочем, я не мозолил глаза клиентуре и на гору выходил редко. Добровольно взвалил на себя большую часть работ с железом — спокойный, тихий, даже незаметный человек. Парни надо мной деликатно подтрунивали — мол некоторые заезжие дамы и барышни проявляют к тебе, коллега, весьма прозрачный интерес, а ты по углам прячешься. Вовсе я не прятался. И тем более — по углам. Просто казалось, должно пройти какое-то время, пока не сотрется из памяти навязчивый образ Кристин. Я ведь ее не терял, не прогонял. Она сама ушла — испуганная мной и разочарованная во мне. Познавшая в одном внезапном прозрении другую мою сторону, обычно скрытую от нее. Ту сторону, с которой глядел не милый парень и талантливый лыжник, а мужчина и хард-слаломист. Прыгая сквозь беднягу Киркпатрика, я просто физиологически не мог видеть трех-четырех резервных траекторий, которые вычислила Крис. Потому что ее расчет был женский, а мой — чисто мужской. Идти по кратчайшей линии, навязывая свою волю трассе. Спрямить дугу. Удержать скорость. Хоть задавить, но победить. А я ведь победил, верно?

Незаметно летели дни, изменялся мир, я тоже вместе с ним. Пару раз летал в Россию, общался с родителями. Осторожно переправил им деньги со швейцарского счета, чтобы покрыть все долги. Был на свадьбе у Машки с Генкой — оба бросили команду и спорт вообще. Кажется, им было хорошо вместе. Хотел к Илюхе в больницу зайти, но передумал. С ним вышла мутная история — крепление не раскрылось, а для человека из-за этого навсегда закрылись горные лыжи. Мне, конечно, очень хотелось плюнуть ему в лицо, но стыдно показалось обижать инвалида. А я-то на Димона нехорошо думал… Если бы! Тренер, временно отстраненный после загадочного случая с Ильей, ушел в запой и рассказал мне оттуда — в смысле из запоя — много интересного о том, кто в команде был дятел и как именно стучал. И про грызню в руководстве Федерации, из-за которой нас так жестоко подставили, и про многое другое, что было мне раньше совершенно неинтересно. Да и теперь не стало. Оказалось, что я все забыл. Старался — и забыл. Наверное, уйди я из спорта через круг почета, славное прошлое осталось бы в памяти ярким и героическим. А так получился фантом, мираж, зыбкий, неустойчивый и имеющий ко мне весьма сомнительное отношение. Я даже машину у Бояна так и не забрал — чтобы лишний раз ничего не вспоминать. Да он и не настаивал особенно, только побрюзжал немного для порядка. Мы теперь жили в совершенно разных мирах, и прежняя дружба как-то сама потеряла актуальность. Особенно после того, как я вернул ему долг.

На первое мое Рождество в Моннуаре собралась очень молодая компания, мы бесились в снегу, как дети, здорово поддали, и я незаметно для себя оказался в постели с одной прелестной особой. Ничего — не умер. Даже наоборот, было здорово. Я в нее с отвычки чуть не влюбился. И понял — все, отпустило. Можно жить. Как пишется в романах, «тени прошлого отступили». Можно все начинать с самого начала и ни о чем былом не жалеть. Молодой сильный парень, тридцати не исполнилось, впереди открытый мир. Поработаю на Роджа еще годик, а там что-нибудь достойное выдумаю, на зависть всем. «Ски Мэгэзин» уже принял несколько моих статей по теории горнолыжного поворота (конечно, псевдонимных). Их тогда здорово разбередило — кто это такой умный проклюнулся. Меня тоже. Я менялся, и этот новый «я» был мне весьма интересен. Роджер подсматривал за мной и, кажется, по-отечески радовался. Жена его со мной просто нянчилась. С парнями мы подружились — не разлей вода. И заезжие девочки меня весьма жаловали. Есть что-то неповторимо прекрасное в любви, когда за окном холодно и снег. Женская нагота в такой обстановке всегда откровение, кожа — шелк, ласки — пламя… В общем, не жизнь — сплошной праздник.

А потом неподалеку сошла лавина — повалило разом опору линии электропередач и сотовый ретранслятор. Порвало, естественно, сетевой кабель — недешевый, между прочим, — который Родж на ЛЭП подвесил.

И вот тут-то началось самое увлекательное. На порядок веселее хард-слалома. И пожалуй, страшнее, чем даун.

Лавину мы услышали ночью — далекую, нестрашную. Она погрохотала себе, я уже собирался гасить свет, чтобы дальше спать — и тут в комплексе отрубилось все. Напрочь. Понятненько… Как любой «экстремальный» горный отель, Моннуар обрыва коммуникаций не боялся — у нас был дизель-генератор, спутниковый телефон, запас дров, свечи наконец. И целый погреб выпить-закусить. Увы, я по аварийному расписанию отвечал не за провиант, а как раз за электричество. Пришлось вытащить из-под кровати фонарь, одеться и спуститься в холл.