Аллен Дж. Смит - «Если», 2000 № 05

Охота шла своим чередом, от меня более ничего не зависело, и я подошел к упавшему Таксисту, который как раз поднимался на ноги с помощью Маленького Медведя. Когда чужак попытался наступить на правую ногу, стало ясно, что он вновь растянул лодыжку, как было в день их появления в нашем мире.

Я не сказал ему ни слова, но он поглядел на меня с кривой ухмылкой:

— Прости меня, Вождь. Боюсь, охотник из меня никудышный.

— Таксист, тебе не нужно ничего доказывать.

— А я то хотел сделаться членом племени.

Скривившись, он попытался наступить на поврежденную ногу. Маленький Медведь поддержал его, и Таксисту не пришлось опускать ступню на землю.

— Таксист, ты и так один из Пиу Хоков.

Он бросил на меня взгляд, явно говоривший: «Вождь, не пытайся подбодрить меня. Я прекрасно знаю, что ты думаешь на самом деле».

Я решил, что сейчас не время обсуждать это. Он взволнован, ему больно.

Маленький Медведь соорудил волокушу и отправился с Таксистом домой, к Шаману.

Когда они прибыли, оказалось, что Шаман уже приготовил припарку, вскипятил чай и отыскал костыль, который сделал когда-то для Таксиста. Вот уж кто действительно видит внутренним зрением. Его врасплох не застанешь.

Маленький Медведь запыхался и вспотел: зимняя неподвижность брала свое. Шаман приготовил и для него отвар, который должен был быстро восстановить силы юноши. Взяв Таксиста за руку, Шаман отправил Маленького Медведя в большой вигвам отдыхать, а нашего гостя повел к дереву, под которым разложил свои снадобья.

Шаман не из тех, кто упустит невольного слушателя. Тем же образом, каким он проведал о поврежденной ноге Таксиста, знал он и о том, что чужака смущает его положение в племени и тот не понимает, что уже стал своим. Обрабатывая лодыжку, Шаман спросил:

— Таксист, ты не думал о своих обязательствах перед племенем?

— Я весьма благодарен, Шаман, за все, что для меня сделали. Я здесь счастлив, как нигде. Но я не пойму, чем могу послужить племени. Я так мало знаю об этом мире. Все равно как дитя.

— Я вовсе не хочу сказать, что ты должен рассыпаться перед нами в благодарностях. Мы приветили вас не ради выгоды. Просто так надлежит поступать… Я думаю, что тебе нужно выбрать ремесло, научиться охотиться и, быть может, жениться.

Тут, надо сказать, Таксист просто остолбенел.

Шаман продолжал:

— Все это нужно каждому мужчине для счастья, Таксист. Ты должен чувствовать себя полезным, чтоб стать счастливым. Никто не захочет прожить всю жизнь гостем. Ну, как насчет ремесла? Можешь освоить кремень, научиться резать по кости или дубить шкуры; хочешь — учись делать вигвамы… Словом, выбери, что тебе нравится.

— Не знаю, Шаман. Мне нравится работать руками, но эти дела не знакомы мне.

— Конечно. Мы приставим тебя к умельцу — как своих мальчишек. Но ты, конечно, будешь учиться быстрее.

— А можно ли мне подумать обо всем этом?

— Конечно. А кроме того, ты будешь очень хорошо разыскивать вещи, угадывать, где они находятся, даже в совсем незнакомой земле, не так ли?

— Да, наверное, так.

— Тогда, быть может, ты захочешь сделаться разведчиком.

— Возможно.

— Хорошо. Тебе известно, что ты нравишься Легкой Бабочке и ее родителям. Не устроить ли нам свадьбу?

Таксист открыл рот, но не издал ни звука. Когда голос вернулся к нему, он спросил:

— Но неужели ты, Шаман, считаешь меня годным для семейной жизни? Ведь ты не хочешь навязать девушке человека, не знающего своего места в этом мире?

— Поговори об этом с ней.

— Но я не готов, Шаман. Что если она откажется? И ты уверен, что я понравился ее родителям? А ей я действительно нравлюсь?

— Мы все это обговорим. Ведь никто не требует от тебя решения прямо сейчас.

Шаман закутал лодыжку с припаркой в мягкие шкуры, напоил Таксиста одним из своих горьких настоев, погружавшим человека в сон, и отнес в уголок большого вигвама. Там он уложил Таксиста на шкуры и оставил спать.

Когда Таксист пробудился, Легкая Бабочка сидела возле него. Она помогла ему сесть.

— Легкая Бабочка… — промолвил он неловко.

— Таксист, выпей это, и твоя нога заживет.

— Со мной все в порядке. Ничего страшного. Так было и в первый раз, когда мы здесь появились.

Она кивнула, глядя в огонь, а потом наконец сказала:

— Шаман говорил с тобой обо мне?

— О да, конечно.

— Не хочу обидеть тебя, чем-нибудь задеть или огорчить. Но ты мне действительно нравишься. И моим родителям тоже.

Таксист улыбнулся.

— Подобное начало похоже на отказ. Но все в порядке. Не беспокойся.

Девушка потупила взгляд:

— Таксист, ты — особенный. Некоторые из молодых девушек говорят о тебе хорошее. Они хихикают и судачат о том, кому ты достанешься. Но хотя я первая, мне нужно сказать тебе, что я выросла с Маленьким Медведем, и мы всегда считали, что однажды… Словом, наши родители, кажется, не догадываются об этом, но Шаман знает. Немногое избегает его внимания. Прости, кажется, я говорю не слишком ясно? Словом, я хочу выйти за Маленького Медведя, и он тоже хочет этого. Ты во всем ничуть не хуже его — конечно, по-своему. Просто мы всегда нравились друг другу, и его мудрость, она… ну, он лучше знает этот мир, а ты, похоже, ведаешь тропы иного мира — пути Шамана. Конечно, ты не знаешь этого искусства, но тебя окутывает нечто такое, что присуще великому шаману. Я лично считаю, что тебе следует стать его учеником. Ведь у Шамана еще нет преемника.

Таксист казался сразу и разочарованным, и довольным.

— А шаманы не женятся, так?

— Нет.

— Ну что ж. Ты очень привлекательная девушка, и признаюсь, я испытывал к тебе кое-какие чувства; впрочем, мне почему-то всегда казалось, что я не предназначен для мира. Ни для первого, моего, ни для этого, вашего. В отличие от Маленького Медведя или Боба. Они хороши в деле, а я гожусь для чего-то другого. Существования, познания. Сам не знаю.

Она рассмеялась.

— Похоже, ты споришь с самим собой.

Улыбка на его лице была всегда готова стереть самую серьезную мысль.

— Таков путь мудрости, Бабочка! В тот миг, когда тебе кажется, что ты знаешь, на самом деле тебе ничего не известно.

Смех ее сделался заразительным и веселым. Девушка пыталась остановиться, однако новые спазмы все сотрясали ее тело. Наконец она сумела заговорить:

— Ты — шаман, в этом можно не сомневаться.

Склонившись, она поцеловала его в лоб, а потом, подумав, произнесла:

— Вот станешь шаманом, и я больше никогда не сумею этого сделать.

И, обняв, наделила самым искренним поцелуем, встревожившим его и лишившим дара речи, а после оставила беднягу в одиночестве.

Однако прежде, чем он успел очнуться после прощального поцелуя Бабочки, в вигвам вошел обеспокоенный Боб. Собрав остатки разбитого вдребезги самообладания, Таксист спросил: