Роберт Уилсон - «Если», 2000 № 03

Сорочкин отпер дверь рядом с братеевской и жестом пригласил меня войти. Однако я стоял, как вкопанный, и пытался уловить звуки из-за двери его бритоголового соседа. Тишина… Или какие-то вздохи? Я не заметил, когда рядом со мной вновь появился Сорочкин.

— Дмитрий, что с вами? Вам плохо?

— Плохо, — кивнул я. — Очень плохо.

— Дать валидол? Валокордин?

— Ничего не надо. Вы уже навестили маму? Тогда едем к мукомолам. И вообще, в три часа я должен быть у вашего Ибаньеса.

Да нет, уверял я себя, это не она… Откуда ей здесь взяться? Какая-то девица, похожая на нее. Мало ли рыжих в джинсовых юбках ходит по российским городам?

Однако что-то саднило в глубине души.

Мукомольный представлял собой огромный комбинат на городской окраине. Когда-то оборудование закупили в Италии, и с тех пор его цеха бесперебойно выпекали хлеба и булки разных сортов.

Как только мы вышли из машины, я ощутил жар, идущий от множества заводских печей. По двору ездили вагонетки, сновали люди с распаренными от праведных трудов лицами, все в белых куртках и брюках. «Шумит, как улей, родной завод», вспомнил я слова из старой-престарой песни.

Мы вошли в здание заводоуправления. Давтян привел нас в свой кабинет, где за стеклянными витринами лежали на полках все виды изделий комбината.

— Прошу зайти ко мне, — сказал кому-то Давтян в телефонную трубку. — Да, очень важное. Ну, Педро Васильевич, вы же знаете, я бы не стал по пустякам…

— Сейчас придет директор, — сообщил он, положив трубку. — Его телефон наверняка прослушивается, придется пользоваться моим.

Директор, обширный краснолицый блондин средних лет, с шумом распахнул дверь и вошел в нее боком.

— Ну, в чем дело, Мартик?

Давтян познакомил нас, а потом громким шепотом рассказал Педро Васильевичу про заговор. Директор выругался в полный голос, после чего схватил трубку и, набрав короткий номер, закричал:

— Диего Карлос, привет! Да, это я. Тебе известно что-нибудь про «комаров»? Неизвестно? Ну так готовься! Они хотят отнять у твоих ребятишек игрушки! Когда, когда… Может, сегодня вечером, а может, уже сейчас отправились… Что? Разрешение округа? Если будешь ждать разрешения, то тебя…

Педро Васильевич сказал открытым текстом, что сделают «комары» с этим Диего Карлосом. Я догадался, что разговор шел с командиром местного полка, который без особого разрешения округа не имел права выдать своим «ребятишкам» боекомплект. Не нравилось мне все это. Ох, сильно не нравилось!

— Ну, тогда, — кричал в трубку директор, — не взыщи, я приведу своих. Понял, Диего? Так и доложишь начальству: пришли, мол, мукомолы с хлебопеками и… Что? Ну, звони, звони! А нам терять время нельзя.

Кинув трубку, Педро Васильевич бросил на Давтяна раскаленный взгляд:

— Смотри у меня, Мартик! Если тревога ложная — голову оторву!

Боком пролез в дверь и с грохотом захлопнул ее.

— Кто это — «комары»? — спросил я.

— Курсанты военно-морского училища, — пояснил Сорочкин. — У них начальник контр-адмирал Комаровский. В кабинете у него стоит статуя Сталина в полный рост. Соответственно — и обучение.

— У них в училище, — встрял Давтян, — не все такие «комары». Есть и нормальные парни. Ходят в лермонтовский кружок. От них мы, собственно, и узнали о заговоре.

— На что рассчитывает Комаровский? — поинтересовался я. — Ну, допустим, ему удастся бабахнуть по мэрии…

— Да нельзя этого допустить! — Сорочкин, что называется, сверкнул очами. — Вы что, не понимаете значения такой символики? Опять выстрел революционного крейсера — а то, что сигнал раздастся не в Питере, особого значения не имеет. Приморск — известный в стране город. Может такое начаться! Правительство Некозырева в Москве и почесать задницу не успеет, как коммуняки ворвутся в Белый дом, заарестуют розовых и полностью захватят власть. У них, вы что, не знаете, давно готовы декреты о запрете всех партий, кроме своей, и закрытии всех прочих газет. И вот вам достойная встреча столетия Октября!

Ну и влип я! Дрянная командировка, чертов крейсер! Сидел бы себе за компьютером в Москве, кропал отчет о пресс-конференции Кимвалова. Небось не докатилось бы до Москвы бабаханье «Дмитрия Пожарского». Тоже мне «Аврора»! У Некозырева правительство, конечно, никудышное, но есть же, черт дери, конституция, пусть обкорнанная и урезанная думцами, но все же — основной закон, запрещающий насильственные действия…

А ты, Настя? Ну, признавайся, это ты была с Братеевым? И вообще, как ты тут очутилась?

Да нет, чепуха, реникса! Какая-то девица просто похожа на тебя. Мало ли рыжих? Да и что бы могло привести тебя в этот окаянный Приморск?

Я спросил у Сорочкина:

— А почему вы Валентин, а не Хуан Карлос какой-нибудь?

— Да потому что молодой. Я когда родился, латиноамериканские сериалы уже не крутили. Вы-то ведь тоже с нормальным именем.

— Да, — сказал я. — Хотя я мечтал об имени Лопе де Вега.

— Тоже красиво, — усмехнулся он. — Если хотите, буду вас так называть — Лопе де Вега.

Неспешно мы подъезжали к мэрии — солидному зданию советского имперского стиля, со скрещенными каменными знаменами над массивной дверью. У двери, охраняемой двумя вооруженными милиционерами, толпились люди. Тут были горожане обычного невзрачного вида, но были и хорошо одетые люди, вероятно, в недавние времена называвшиеся «новыми русскими».

Мы вышли из машины и принялись было проталкиваться сквозь толпу, но тут дверь, ахнув пружинами, отворилась, и из мэрии вышел собственной персоной Головань. Плечистые охранники начали расчищать ему дорогу, но Головань остановил их.

— Вы ко мне, граждане? — вопросил он зычно.

— К вам! К вам, Игнат Наумович! — раздались голоса. — Защиты, отец родной! Запретили вывозить хурму за пределы района, а куда девать? Уродилось-то хурмы столько, сколько на весь Эс-Эн-Гэ хватит…

— Эс-Эн-Гэ! — Головань надул щеки, как всегда это делал перед значительным заявлением. — Это уродливое образование доживает последний год! Шо? Это я вам говорю! Белорусы уже с нами — куда им деваться со своей бульбой? Армения тоже вернется, как только армянской диаспоре надоест платить ей денежки…

— Игнат Наумыч, а вот опять повысили плату за воду и электричество…

— Электричество! — бурно подхватил Головань. — Закроем наглухо кран на нефтяной трубе — и шо будет делать Украина без света и тепла? Плясать гопак с голой задницей при свечках? Точно вам говорю, придут к нам: пустите, братья-славяне, обратно! Молдавия пусть забудет о Румынии — введем войска, не позволим!

— Игнат Наумыч, — кричал главный строитель Шуршалов, размахивая беретом. — Эх, пропустите, земляки! Я насчет крейсера хочу, Игнат Наумыч! — надрывался он.

— A-а, крейсер! — услышал Головань его отчаянный вопль. — Крейсер «Дмитрий Пожарский» должен быть достроен, это я вам говорю! Нельзя его продавать Чили! Мы направим авианосец к берегам Чили, но не на продажу, нет, господа латиноамериканцы! Свою морскую мощь им показать — и Чили, и Перу! — Тут Головань неожиданно пустил слезу и проговорил жалостливым тоном: — Вы, наверно, знаете, шо мой младший брат Вениамин, кровиночка, пропал в перуанской сельве…