Роберт Уилсон - «Если», 2000 № 03

Взглянув на карточку, которую посетитель держал в руке, Беверли заметил:

— У вас не очень-то много опыта по этой части. Как вы думаете, вы справитесь с работой?

— Мне кажется, справлюсь, — поспешно ответил Робинсон. Он скрестил ступни, потом снова поставил их параллельно.

Беверли кивнул, поджав губы. Он подтолкнул к Робинсону лежавший на столе журнал.

— Вы знакомы с этой публикацией?

На странице была женщина в купальнике, которая залихватски затягивалась сигаретой. Заголовок гласил: «Она выкуривает не меньше десятка наших сигарет в день».

— Да, я это видел, — пробормотал Робинсон, стараясь придумать, что бы еще сказать. — Это… Да, это вроде того, что обычно читаешь в очереди в парикмахерской. Не так ли?

Беверли снова кивнул, на этот раз медленнее, но выражение лица не изменилось. Робинсон скрестил ступни.

Беверли произнес:

— В ваши обязанности будет входить отбор фотографий для этого журнала. — Он указал на соседний стол, заваленный снимками.

— Вы уверены, что вам это по плечу?

Робинсон взглянул на верхнюю фотографию, изображавшую женщину, одетую во что-то вроде циркового костюма. На рыхлой коже толстым слоем лежала пудра, на ресницах висели хлопья туши.

— Да, конечно. То есть, я имею в виду, мне кажется, у меня могло бы получиться.

— Гм. Хорошо, Робинсон. Спасибо, что пришли. Мы вас известим. Пройдите вон туда. — Беверли снова пожал Робинсону руку и отвернулся.

Робинсон направился к лифту. Он знал, что не получит эту работу, а даже если бы и получил, то скоро возненавидел бы ее. Выйдя на улицу, он пошел против потока лиц с пустыми глазами и непрерывно жующими ртами. Такси проехало по крышке канализационного люка — клинк-кланк. Из ямы, вырытой на углу улицы, поднимался пар. Мир был похож на головоломку, в которой недоставало половины фрагментов. Какой смысл во всех этих одинаковых серых зданиях и в этом грязном небе?

Дома он залил яйцом оставшееся от вчерашнего обеда мясо и стал механически жевать, глядя в «Дейли Ньюз» и слушая радио. Потом приготовил чашку растворимого кофе, унес ее в уютный угол, где стояло кресло. Рядом на столике лежала книжка в бумажной обложке, на которой был изображен молодой человек с обнаженным бронзовым мускулистым торсом, поражающий ятаганом чудовищного летучего вепря. За его спиной пряталась девица, чью грудь прикрывали металлические пластинки, а на заднем плане виднелся парусник. Робинсон нашел место, где остановился в прошлый раз, перегнул переплет книжки, чтобы она не закрывалась, и углубился в чтение. «Среди ночи, — читал он, — юный моряк вздрогнул и проснулся…»

Он заснул, сидя на стуле, и теперь чувствовал, что у него одеревенела шея и затекли ноги. Аким встал, походил по каюте, насколько позволяли ее размеры, но этого ему показалось мало, и он вышел в коридор. Корабль был погружен в темноту и безмолвие. Повинуясь внезапному порыву, он взбежал по трапу к призрачному ночному небу. Палуба была залита лунным светом. На фор-марсе светился красный огонек — дозорный курил свою трубку. Это, должно быть, Райлох, его двоюродный брат с таким же бычьим лицом, как у его отца, Занида и прочих родственников. На всем этом проклятом корабле нет ни единого человека, с кем можно было бы поговорить, кто мог бы понять его чувства.

Обхватив себя за плечи, чтобы согреться, Аким подошел к фальшборту. Над туманным горизонтом сияли редкие звезды. Где-то там, далеко, неизвестные, недосягаемые и прекрасные, лежали другие миры — миры, где человек может жить полной жизнью. Огромные города, заполненные людьми, хитроумные машины, древняя мудрость…

Повернувшись, он на миг ощутил странное головокружение, окружающий мир словно раскололся, и Аким увидел щель, заполненную светло-серым светом. Потом она пропала, но Аким ощутил страх и недоумение. Что это могло быть?

Вернувшись в каюту, он тяжело опустился на стул перед экраном. Он еще пожалеет об этом спустя несколько часов, когда ему придется заступать на вахту, но какая разница? Он включил видео. Там был Робинсон, читавший книгу в кресле. Его сигарета в пепельнице превратилась в длинный столбик серого пепла. Будильник показывал половину третьего — тоскливый поворотный час ночи, когда, глаза словно запорошены песком, а кровь еле струится в жилах.

Робинсон зевнул, без интереса прочел еще одну строчку, потом захлопнул книгу и швырнул ее на столик. Он начал понимать, что смертельно устал.

Он выключил видеоплеер, разложил подвесную койку, разделся.

Он встал, направился в ванную, расстегивая на ходу рубашку. Почистил зубы, завел будильник (только ход).

Он подошел к двери, убедился, что та надежно заперта и завалился в койку.

Завтра они прибудут в следующий порт, и он возьмет карточку в бюро по трудоустройству. Может быть, он получит работу. Может быть, корабль попадет в шторм.

В щели между занавесками мигали неоновые огни: красный — голубой, красный — зеленый, красный — голубой. Спокойной ночи, доброй ночи. Баю-баю, крепко спи, злую свинку прочь гони.

Отечественная мультипликация — это своего рода параллельный мир советского кинематографа. Сейчас, когда экраны заполонили зарубежные мультсериалы, трудно представить, что и у нас была своя история, свои взлеты и падения — и свои безусловные достижения в жанре. В том числе и связанные с фантастикой.

Анимация — один из самых молодых видов искусства. Тем не менее она старше натурного кино почти на двадцать лет. Официальной датой рождения рисованной мультипликации киноведы считают 20 июля 1877 года. В этот день талантливый изобретатель-самоучка Эмиль Рейно прочитал во Французской академии доклад о своих работах. Рейно продемонстрировал академикам праксиноскоп — аппарат, собранный из бисквитной коробки и зеркального барабана и позволяющий просматривать на прозрачной ленте фазовые картинки, создающие иллюзию движения фигур. Впоследствии Рейно неоднократно модифицировал свое изобретение. Он даже создал в 1892 году «Оптический театр», в котором в течение 7 лет шли представления в «комнате фантастики» Музея Гревен на Монмартре. Так анимация заявила о своем родстве с фантастикой.