Журнал «Если» - «Если», 2012 № 06

Оказалось, что слишком страстная речь также не идет мне на пользу.

Фербилон встал, затушил свою сигару о край умывальника и посмотрел на меня печально и укоризненно.

— К сожалению, у нас плохие новости, — сказала Анетта.

— Простите, — прошептал я. — Все пошло наперекосяк…

— Не все. — На лицо Фербилона уже вернулась его жизнерадостная улыбка. — Ты жив, это уже неплохо.

Анетта кивнула.

— И капитан тоже. Это самое важное.

Я не отрывал взгляда от ее лодыжки. И думал, как школьник: что если под буркой у нее нет одежды?

— Не волнуйтесь, все в порядке, — произнес компьютер.

— Вам больно? — встревожилась Анетта.

— Так, пустяки.

— Мы не будем долго мучить вас, мистер Паладьер. Я хочу задать два-три вопроса.

— Разве капитан Вильберфорт не доложил вам? Я только исполнял обязанности переводчика.

— Собственно говоря, именно поэтому мы хотим узнать вашу версию случившегося.

— А как состояние капитана?

— Он отделался сломанным носом, — сообщил Анри. — У этого парня точно девять жизней.

— Тебе смешно? — огрызнулся я. — Прекрасный корабль разбит. Хотя бы для приличия мог бы не балагурить.

Разумеется, Фербилону ничего не стоило оплатить починку корабля. Он был одним из самых богатых людей в городе. Первый среди торговцев солью на Мелком море. А еще он продавал протеиновые концентраты для Звездного флота — один из самых выгодных подрядов на Картезисе. Но Анри прижимист и наверняка собирался докурить огрызок сигары, который спрятал в карман пиджака.

— Флот возместит ущерб, — ответил Фербилон как ни в чем не бывало. — Капитан обещал. Так что на этот счет не беспокойся.

Я снова повернулся к Анетте:

— Я слышал выстрелы.

— Да, за городом неспокойно, — призналась она. — Положение для всех нас совершенно непривычное. Пришлось ввести режим безопасности. Я надеюсь, скоро все утрясется, но все же приказала аборигенам покинуть город и дала распоряжение запереть и охранять ворота. Мы послали корабли-разведчики к соляным копям для предотвращения воздушных налетов. Больше мы ничего не можем сделать, ведь так?

— Не знаю, мадемуазель.

Туфелька исчезла в складках голубой ткани, но на мою подушку легла ладонь — тоже узкая, с тонкими пальцами, длинными ухоженными ногтями и карамельно-смуглой кожей, на которой проступали еле заметные арабески татуировки. Поток воздуха из кондиционера донес до меня аромат духов, напоминавший о запахе сухих трав на холодном и туманном рассвете. Мои ноздри затрепетали. Я увидел, как за тонкой сеткой ткани, скрывавшей лицо Анетты, блеснули темные глаза.

— Вы ведь знаток истории Картезиса, месье Паладьер? — в ее голосе мне почудилась не то насмешка, не то вызов.

— Возможно, вы меня переоцениваете, — ответил я сухо.

Анетта отстранилась и сказала, на этот раз ровным, официальным тоном:

— Нам не хотелось бы сеять панику. Чем меньше людей об этом знают…

«О, ты думаешь, что я буду бить тревогу, любовь моя?» — вот что мне хотелось сказать. Но вместо этого я произнес:

— Лучше, если бы вы были откровенны со мной до конца, госпожа губернатор. Я понимаю, что наши жизни висят на волоске. Агрессивность аборигенов ошеломила меня так же, как и вас.

Ее рука соскользнула с подушки и переместилась на мое колено. И мое раздражение улеглось, едва зародившись.

— Вы правы, — согласилась Анетта. — Но эмиссары Флота стараются предотвратить войну.

— Вы пытались найти камни, пропавшие из Ожерелья?

— Это бессмысленная трата времени! — поспешно вклинился в разговор Анри. — Конечно, мы пытались. Даже назначили награду в миллион экви. Но если они попали к какому-нибудь коллекционеру, разве он расстанется с ними? Тело бессмертной богини, превращенное в бриллиант, которому восемьдесят, а то и все сто тысяч лет? Да ни за что в мире он их не вернет! Никогда! По крайней мере я бы не вернул…

— Месье Фербилон! — произнесла Анетта укоризненно.

Он воздел руки вверх.

— У меня нет этих камней, мадемуазель, и вы это знаете. Но если бы они были… Говорю честно, я бы отдал жизнь за то, чтобы они остались у меня. Не раздумывая. Такая добыча бесценна.

— Но я все равно не понимаю, почему монахи и пилигримы напали на вас, — продолжала госпожа губернатор. — Ведь, если я не ошибаюсь, Кешра тогда была еще жива.

— Да, но она уже умирала. Я был в трех шагах от нее, когда она выронила Ожерелье. Я почувствовал ее страх и отчаяние. Скорее всего, это и убило ее.

— Еще бы, Ожерелье давало ей силы и воплощало связь с предками. — Фербилон нахмурился. — Но это означает конец колонии.

— Как долго будут продолжаться беспорядки, месье Паладьер? — Анетта наконец-то задала главный вопрос.

Увы, ответа, который порадовал бы ее, у меня не было.

— Я не знаю. В последний раз Перемена случилась почти восемьсот лет назад. Тогда наша колония насчитывала всего полвека. Города не были защищены, и некоторые поселенцы поплатились за это жизнью. Но сведения о тех временах отрывочны и неполны. Кажется, смута длилась два года и закончилась Возрождением Богини.

— И что, всегда со смертью Кешры наступает хаос, а после ее Возрождения снова восстанавливается порядок?

— Да. Насколько я понимаю местные предания, речь в них идет о годах безумия и войн, сменяющихся столетиями мира и процветания. И это повторяется по кругу.

— Столетиями?

— Иногда пятьсот лет, иногда тысяча или две. Зависит от того, как долго проживет очередная Кешра. Но легенды картезиан почти не изучены. Строго говоря, лишь немногие из них записаны. Поэтому все мои предположения трудно подтвердить.

— Но мы знаем точное количество таких циклов?

— Да. Их было восемьдесят три.

— По числу камней в Ожерелье? — спросил Фербилон.

— Точно.

— Но если каждый цикл длится от пятисот до двух тысяч лет…

— То мы получаем культурную традицию продолжительностью, как минимум, в сто тысяч лет. Которую пара идиотов уничтожила за несколько часов. В угоду своей алчности.

Мы помолчали. Рука, окутанная голубым шелком, соскользнула с моего одеяла, и у меня засосало под ложечкой. Анетта волновала мои чувства — скорее всего, неумышленно и непроизвольно. В ее присутствии я испытывал величайший покой, и одновременно мурашки бежали по телу.

— В одной из ваших работ вы говорите, что у периодов хаоса бывали и благотворные последствия, — неуверенно произнесла она.

— Безусловно. Эти своего рода революции ломали отжившие политические структуры. Все общество приходило в движение, чтобы затем стабилизироваться в новых формах. Кроме того, тотальная вооруженная смута основательно перетряхивает генофонд популяции.

— Ну, может быть. Пока я вижу только смерть, кровь и насилие.