Владимир Одоевский - Интегральное скерцо

— Господа, — взял слово архивариус Парижской консерватории Клод Аллегре, — мы находимся в подземной гробнице, сооруженной около ста тридцати лет назад. Как выяснилось, единственный вход сюда, которым мы воспользовались, был замурован, когда гробница выполнила свое назначение. По-видимому, такова была воля человека, прах коего ныне покоится здесь. — Аллегре осветил надпись на боковине гроба. “20 мая 1832 года скончался дон Фернандо Бадахос, последний потомок древнего испанского рода Урреага”. — Позднее нам любезно расскажет о нем подробнее сеньор Торквемада, — архивариус поклонился седеющему культ-атташе испанского посольства, — а пока я только доведу до вашего сведения, что дон Фернандо умер в изгнании, где гордые Урреаги продержались в течение трех столетий с той поры, как дон Педро Бадахос, приговоренный инквизицией к смерти, покинул отчизну. Это мы узнали из завещания Фернандо. — Аллегре поднял тоненький томик в кожаном переплете. — Затем еще кое-что — нечто невероятное, ради чего мы вас сюда пригласили.

Он открыл крышку сундучка. Показалась пластинка с несколькими рычажками и металлическими катушками. Инженер Вожирар откашлялся и произнес тихо и торжественно:

— Господа, перед вами — первый в истории человечества звукозаписывающий аппарат, сделанный за восемьдесят лет до телеграфона Поульсена и за сто лет до того, как фирма “И.Г.Фарбениндустри” начала изготавливать ленту для магнитофонов.

Он наклонился над аппаратом и с воодушевлением принялся сообщать технические данные.

— Урреага был, бесспорно, гениальным электротехником, — тактично прервал его архивариус, — но, кроме того, он обожал музыку. Однако область его интересов была до странности ограничена. Он боготворил только творения и виртуозную игру Никколо Паганини. Думаю, что вы уже поняли, к чему я клоню, — сказал Аллегре и снял с карниза ящичек. — Да, господа, здесь, в этих ящичках, сохранились вплоть до наших дней единственные в своем роде культурные памятники — звукозаписи игры величайшего скрипача всех времен.

Воцарившуюся тишину разорвал град вопросов. Инженер отчаянно жестикулировал.

— Аппарат действует! Перед самым вашим приездом мы заменили давно разряженные звенья новым источником питания.

Пока Аллегре осторожно разворачивал катушку с серой сантиметровой лентой, неугомонный Вожирар пояснял:

— Активный ферромагнитный слой, нанесенный на твердую подкладку из бумажной массы… коэрцитивная сила 6,5 ампервитков на метр… интервал модуляционного напряжения… скорость 25 сантиметров в секунду.

— Доказательства! Где доказательства, что все это не мистификация?! — воскликнул профессор Кассини.

— Пожалуйста, — усмехнулся Вожирар, — вчера мы подвергли аппарат бомбардировке лямбда-лучами. Получасовой распад металлических элементов точно соответствует времени, упомянутому в завещании Урреага.

— А запись?

Аллегре подал ленту профессору.

— Прошу вас, господин профессор, тщательно осмотреть оборотную сторону первых тридцати сантиметров ленты. Вот лупа, она может пригодиться. Единственный, кто может авторитетно подтвердить, что перед нами действительно запись великого итальянца, так это вы, крупнейший знаток жизни и творчества Паганини.

Кассини всмотрелся в ленту под сильным светом рефлектора и затем медленно прочел:

“Я, Никколо Паганини, сыграл это каприччио для дона Фернандо Бадахоса Урреага сегодня, 22 ноября 1830 года”.

Профессор долго изучал расплывчатые строчки своеобразного почерка и наконец, подняв голову, сказал:

— Синьоры, на ленте — почерк Никколо Паганини. Ручаюсь честью ученого.

Вожирар осторожно взял катушку из рук профессора, вставил ее в аппарат, просунул ленту в щель и укрепил на другой катушке. Затем повернул небольшой красный рычажок.

Из аппарата послышалось шипение, оно усилилось, ослабло и тут же прекратилось, еле слышный сиплый гортанный голос четко произнес по-итальянски: “Я, Никколо Паганини, сыграю свое каприччио для дона Фернандо Бадахоса Урреага сегодня, 22 ноября 1830 года”.

Оцепеневшие слушатели ахнули. Голос Никколо Паганини! И тут же запела скрипка. Пятое каприччио C-dur.

Головокружительный темп. Кристально чистый звук. Непрерывные виртуозные пассажи.

Музыка умолкла. Кассини схватился за голову, Аллегре опирался о саркофаг, Вожирар, сидя на корточках возле аппарата, не спускал с него глаз. Торквемада, закрыв глаза, стоял у выхода из гробницы.

Последние звуки. Хроматический бег вверх, затем вниз. Мгновенная тишина. Затем глубокий звучный голос заговорил по-французски: “Вы слышали величайшего скрипача мира Никколо Паганини. Он играл для меня. Маэстро пожелал, чтобы перед смертью я уничтожил запись. Но у меня не поднялась рука. Однако я принял меры…”

Дальнейшие слова потонули в нарастающем шуме. В аппарате что-то треснуло, страшный взрыв разнес гробницу, разметал предметы и людей, похоронив их рядом с доном Фернандо Бадахосом Урреага. Детонатор разбросал обломки по просеке. Тонкая полоска серой бумаги взмыла ввысь и повисла на ветви искривленной сосны с красноватой корой.

— Сэр!

Маэстро продолжал играть, не поднимая глаз от клавиш.

— Да, Ролло?

— Сэр, я хотел бы, чтобы вы объяснили мне устройство этого аппарата.

Маэстро перестал играть, теперь он отдыхал, откинув на спинку стула худое тело. Его длинные гибкие пальцы свободно лежали на клавиатуре.

— Аппарат? — Он повернулся и посмотрел на робота с улыбкой. — Ты имеешь в виду рояль, Ролло?

— Машину, которая издает различные звуки. Я хотел бы получить о ней кое-какую информацию. Как она действует? Каково ее назначение? Эти данные отсутствуют в моей оперативной памяти.

Маэстро зажег сигарету. Он предпочитал делать это сам. Одним из его первых приказов Ролло, когда робота доставили ему на дом два дня назад, было игнорировать заложенные в него по этому поводу инструкции.

— Я бы не называл рояль машиной, Ролло, — улыбнулся он, — хотя в чисто техническом смысле ты прав. Это действительно машина, предназначенная для воспроизведения звуков различной тональности и высоты, как одиночных, так и сгруппированных.

— Я уже усвоил это путем визуального наблюдения, — заметил Ролло своим медным баритоном, который более не вызывал легкой дрожи в спине Маэстро. — Проволоки различной толщины и степени натяжения подвергаются ударам обернутых в войлок молоточков, которые приводятся в движение при помощи ручного управления рычагами, расположенными на горизонтальной панели.

— Весьма хладнокровное описание одного из самых благородных творений человеческого гения, — сухо заметил Маэстро. — Ты превратил Моцарта и Шопена в лабораторных техников.