Журнал «Если» - «Если», 2001 № 7

Удивительно, но первопроходцем на этом направлении можно считать нашего Александра Абрамова, в ранней повести которого — «Гибель шахмат» (1926) — изобретение шахматного автомата чуть было не привело к выхолащиванию и смерти любимой игры миллионов! Это прозрение удивительно вдвойне, если еще раз обратить внимание на дату выхода повести: до эры электронных компьютеров ждать еще было два десятилетия… Зато в 70-е годы электронные гроссмейстеры из рассказа Джина Вулфа «Неописуемый медный шахматный автомат» (1977) вряд ли кого-то особенно удивили. Еще раньше вышел рассказ Фрица Лейбера «Сумасшедший дом на 64 клетках» (1962), где также выдвигалась гипотеза — в ту пору умозрительная, — что когда-нибудь электронные машины будут играть на уровне гроссмейстеров. При том, что их стратегию и тактику спустя десятилетие разделал в пух и прах (в статье «Компьютер играл, как чайник», опубликованной в журнале «Analog») молодой коллега Лейбера Джордж Мартин — сам отличный шахматист и автор одного из лучших шахматных рассказов в мировой фантастике, «Беззвучные вариации» (1982).

Наконец, все смотревшие знаменитый фильм Стэнли Кубрика «2001: космическая одиссея», наверное, вспомнят, как внимательно следил бортовой суперкомпьютер HAL 9000 за шахматной партией двух астронавтов. И как предельно вежливо и терпеливо объяснял «несмышленышам» их ошибки — к чему это привело впоследствии, хорошо известно. И все же лучшими, на взгляд автора обзора, произведениями об электронных шахматах по сей день остаются два рассказа — «Бесконечная игра» (1954) патриарха американской science fiction Пола Андерсона и «Сумасшедший король» (1977) безвременно ушедшего от нас Бориса Штерна.

В обоих описаны шахматные фигуры, снабженные искусственным интеллектом: естественно, они тяготятся заложенной программой и стремятся ходить «по-своему». Персонажи Андерсона, которым программистами приданы черты личностей средневековых рыцарей, епископов (в английском языке фигура, соответствующая нашему «слону», называется «епископом»), королей и королев, недоумевают, почему вынуждены биться по несправедливым, неведомо кем установленным правилам. И почему их битва, которую они рассматривают как последнюю, окончательную, затем возобновляется опять.

А в рассказе Штерна (позже переработанном в повесть) шахматный король-талисман с вмонтированным компьютером, висевший на шее у гроссмейстера и тайком подсказывавший тому выигрышные ходы, не нашел нйчего лучшего, как влюбиться в королеву противника! После чего, естественно, начал ей «подыгрывать», ломая всю продуманную игровую стратегию своего хозяина.

Примеры «инопланетных» шахмат многочисленнее — но и однообразнее.

Рассказ Кэтрин Маклин и Чарлза де Вета «Вторая игра» (1958), переписанный в роман «Космические шахматы» (1962), так и остался бы ординарной «космооперой», если бы не одно усложнение, на которое пошли авторы: они придумали колоритную инопланетную культуру, социальная иерархия которой построена на умении играть в различные интеллектуальные игры, и среди них — экзотическая модификация древней земной игры.

Миры, в которых все поголовно играют в какие-то инопланетные «шахматы», или на их основе космические цивилизации осуществляют контакт и общение между собой, описаны в романах «Звездный гамбит» (1958) француза Жерара Клейна, «Планета на шахматной доске» (1951) американцев Генри Каттнера и Кэтрин Мур, «Тактика завоевателя» (1974) уже упоминавшегося Барри Молзберга, а также в одном из рассказов из цикла о берсерках Фреда Саберхагена — «Без проблеска мысли» (1963). Последний автор, кстати, составил и тематическую антологию «шахматной фантастики» — «Пешка в бесконечность» (1982). Можно еще вспомнить эффектные трехмерные шахматы, в которые играют земные и инопланетные члены космической команды из популярного сериала «Звездный путь», однако это пример отнюдь не богатства фантазии, а напротив — ее недостатка. Поскольку играть-то по-настоящему в эти шахматы нельзя, в этом легко убедиться, попытавшись понять закономерности перестановки фигурок на трехэтажной доске-этажерке, которая бойко продается на всех американских конвенциях…

Зато неожиданно мощно и интересно перенял эстафету у своего великого соотечественника Кэрролла английский писатель Джон Браннер, чей роман «Квадраты шахматного города» (1965) можно считать архетипическим для темы: «шахматы, в которые ОНИ играют НАМИ». ОНИ — это не какие-то неведомые космические силы, а вполне реальные власти, вооруженные современными средствами манипулирования массами; а НАМИ — это значит, теми самыми массами, которые позволяют собой играть… Но самое примечательное в романе то, что герои своими поступками, казалось бы, внешне никем не направляемыми, на самом деле разыгрывают реальную шахматную партию двух великих игроков конца XIX века (Стейниц — Чигорин, 1892 г.) — все ходы ее приведены в послесловии автора романа! Среди других примеров «социальных шахмат», в которые играют власть предержащие и где «фигурами» становятся их подданные, — роман-фэнтези Йэна Уотсона «Магия короля, магия ферзя» (1986), сюрреалистический роман Брукса Хансена «Шахматный сад, или Письма, написанные на закате Густавом Ойтерховеном» (1995), в котором изображен некий мир Антиподов, населенный шахматными фигурами, а также известный рассказ Чарлза Харнесса «Игроки в шахматы» (1953).

Тут, кстати, вполне уместно вновь вспомнить о «наших». Для многих читателей, вероятно, станет откровением, что еще полтора века назад русский писатель Николай Ахшарумов в рассказе «Игрок» (1858) послал своих героев в «шахматный мир». И как можно забыть одну из самых впечатляющих сцен из романа Стругацких «Град обреченный» (1989) — ту, в которой усатый диктатор, «лучший друг физкультурников», ведет свою Большую Игру, манипулируя на доске фигурами соратников!

За века существования шахматы не только не прискучили человечеству, но и постоянно бросали вызов человеческому интеллекту, заставляя задуматься о том, что, наверное, создать такое мог только интеллект нечеловеческий. Высший, непознаваемый… Неслучайно о фантастических шахматах писали и те авторы, которых не удовлетворяли рациональные объяснения внутреннего богатства, глубины и притягательности древней игры.

В то время как ученые-рационалисты строили шахматные программы для компьютеров, писатели задумывались об иррациональной сущности шахмат, об их неизбежной, как казалось писателям, связи с силами высшими, потусторонними.

Если герой премированного рассказа Фрица Лейбера «Бросим-ка кости» (1975) [15] Перу Лейбера принадлежит еще один «шахматный» рассказ — «Полночь в объятиях Морфея» (1974). На сей раз это не столько фантастика, сколько «ужастик»: как иначе относиться к ситуации, когда в голове героя-шахматиста «поселились» еще три — души великих гроссмейстеров прошлого! решился испытать судьбу, сыграв в «орел-решку» с самой Смертью, то рыцарь в не менее знаменитом фильме Ингмара Бергмана «Седьмая печать» пригласил костлявую сразиться за шахматной доской. Полагая, что только в этой игре у него есть шанс переиграть старуху с косой… Позже аналогичным сюжетным ходом воспользовался Роджер Желязны, заменивший в рассказе «Вариации с единорогом» (1981) архаичную старуху более модным мифическим единорогом.