Наталия Никитайская - Солнце по утрам

Насколько все-таки ты умнее меня. А я-то радовалась;

"Летим! Втроем!" Если я в ослеплении не увидела таких простых вещей, то сколько же более сложных еще укрыто от меня. Я боялась думать. К тому же предыдущая полуссора - мы редко разговаривали на повышенных тонах требовала примирения. И ты первый погладил мои опущенные руки.

- Оленька! Стойкая Оленька!-Иногда ты был таким сентиментальным.

- Да уж, стойкая.

- Ты столько лет выносила меня, ты все вынесешь, Оленька!

- Вот это правда!

- Мы будем работать! Я закончу статью, которую начал там. - Ты ткнул пальцем во что-то за моей спиной. Буду наблюдать за состоянием здоровья "экипажа". А тебя научу делать анализы. И пока мы будем заняты делом, придет решение.

Ты уговаривал одновременно и меня и себя. Но сейчас я была не столько под властью перспектив, которые ты рисовал, сколько под ощущением твоей любви. Все, что было у нас до этого, тоже было любовью. Но сейчас... Так ты еще не любил меня. Я каждой клеточкой, каждым нервом чувствовала эту обновленную, эту без примеси эгоизма любовь. И я любила тебя заново. И ты мне был так дорог, как будто я была тобой.

Я разобрала постели. Ты поцеловал меня на сон грядущий, погасил свет. Я слышала, как ты разделся и лег.

Я сделала было шаг в твою сторону, остановилась, тоже не cпеша разделась и легла на свою кровать. Жизнь казалась мне не такой уж плохой.

Утром меня разбудила тревога, предчувствие чего-то непоправимого. Ты спал. Я увидела, как ты осунулся за вчерашний день. На цыпочках я вышла из комнаты. Заглянула к сыну. Тот спал безмятежно. На кухне я долго решала, что приготовить. Продуктов было много, и прекрасных. Мне не пришлось бегать из-за них по магазинам, толкаться в очередях. Меня это уже не радовало. Меня заедала тревога. Я отобрала несколько крупных помидоров, вымыла их. Простые эти действия не успокаивали.

И тут я поняла: все дело в тебе! Я представляла себе твое лицо таким, каким только что увидела. Спящий мученик!

Я вспомнила, как вчера бесилась. Как же ты мучился, видя это! Но только ли я была причиной твоих мук? А полет? Ты ведь не сможешь отказаться оТ него. Но если ты не откажешься, я полечу тоже. Я. А Юра? Мальчик без детской среды. Хорошо ли это? А в будущем, когда вырастет, когда придет пора влюбиться?

Ты вошел в кухню веселый. Даже слишком веселый для твоего невыспавшегося вида.

- Ну что? Еды полны закрома? Старается Матвеич.

Я обратила внимание на этого "Матвеича", но не могла сразу припомнить, кто это. Однако почувствовала, что такое веселье нужно сбивать.

- Женя, полей цветы, - сказала я как можно будничнее и сунула тебе в руки банку с водой.

Ты кивнул. Вышел, закрыв за собою дверь. Дверь неприятно громко хлопнула. Совсем плохо - тебе изменяет выдержка.

Матвеич, Матвеич... Когда-то давно ты что-то рассказывал мне о Матвеиче... О-о-о! Вспомнила! И расстроилась. Матвеич - служитель в вашем обезьяньем питомнике. Больше всего его интересовали проблемы пола. Он обожал активных самцов и даже лакомства им приносил. Над этой страстишкой старика некоторые посмеивались, советовали ему писать кандидатскую, а другие - и ты в их числе - относились к Матвеичу с презрением. Да, Матвеич тебе покоя не даст. И постоянное мое присутствие...

Ты вернулся одетый по всей форме, как на работу.

Влетел Юрка, с налету обнял меня, прижался к тебе.

- Привет! Мамуля, какую отраву ты нам сегодня приготовила?

- Юра!

- Дяде Жене можно, а мне нельзя?

- Тебе нельзя.

- Дядя Женя, я знаете, чего думаю? "Они" такие умные потому, что у "них" вместо деревьев растут логарифмические линейки, а вместо травы цифры.

Ты промолчал.

- А между прочим, - Юрка внимательно посмотрел по очереди на тебя и на меня, - странненькнй у нас домик. Мы как игрушки в большой коробке. Что вы на это скажете?

- Не фантазируй.

- Во-первых, дядя Женя говорит, что без фантазии не бывает ученого. Мне же надо оправдывать прозвище? А во-вторых,- может, ты, мамочка,-очень язвительная была интонация, - покажешь мне, как отсюда выйти? Лично я выхода не нашел.

По-моему, ты тоже растерялся. Правду говорить было рискованно, но это был единственный путь, чтобы укрыться от детской прозорливости:

- Юра, я скажу тебе все, как есть. Нас похитили инопланетяне, и чтобы мы привыкли к одиночеству втроем, нас оставили в этом доме, а снаружи заперли дом и окна на большущие замки!

- Ух ты! Ничего придумала! Подходит!

На сегодня все. На сегодня Юра утихомирен, а что будет дальше? Ты сидел подавленный. Мои мысли постоянно возвращались к земле, к земному. Работа, дом, летние поездки, театры, берег реки, падающие под ноги абрикосы, солнце по утрам, дожди осенью, воздух в лесу, сумерки, сутолока трамваев, техникумовская читалка, - я перебирала в уме эти и тысячи других мелочей: впечатлений, событий. Одно за другим выплывали в памяти лица знакомых: близких и чужих мне людей. Теперь будете только ты и Юра. Не так уж мало. Умирая, человек теряет все.

А мы живы. И мы очень нужны друг другу. А значит, надо жить веселее и проще.

- Ты хотел научить меня делать анализы.

- Да, да, - ты возвращался, по-видимому, из тех же краев, где только что побывала я. Но было ли общее в наших воспоминаниях? Думаю, не много.

На какое-то время жизнь на корабле приняла застывшую форму. Ни о чем серьезном мы не разговаривали. Вы с Юркой целые дни проводили в научном центре-так я называла комнаты, где мне нечего было делать. Юрка за эти дни стал похож на тебя. Он копировал твои жесты, манеру говорить, слушать. Иногда даже мне казалось, что он твой сын. О тебе я и не говорю. Ты видел в нем больше, чем сына. Ты готовил преемника. И был уверен, что мальчик шагнет дальше тебя. Мне кажется, ты понимал, как поняла я, что если удастся осуществить сближение с теми, кто нас похитил, то сделает это Юра. Хотя бы потому, что он моложе и раскованнее.

А со мной получилось вот что. Как-то я приоткрыла дверь в лабораторию. Там не было никого, кроме Юры. Мальчик сидел на полу и сосредоточенно складывал в непонятную вязь пружинки, колечки, какие-то странные загогулины, проводочки,

- Юра!

Он не слышал меня. Легкий розовый проводок трепыхнулся в его руке и лег в один ряд с другими такими же. И по тому радостному удовольствию, которое изобразилось на Юркином лице, я догадалась, что он решил что-то, и решил правильно.

- Юра!

Он уже крутил в руках следующую штуковину и думал о том, куда ее приспособить. И опять он не услышал зова. Так бывало с ним и дома: зачитается - и ничего не слышит. Но одно дело дома, другое - здесь. Так все похоже на сцену из "Снежной королевы"! Я - Герда - вхожу в ледяной замок, мой сын - Кей - играет льдинками и совершенно недоступен мне.

Какой холод охватил меня! Как все во мне возмутилось! Я не дам отобрать у меня сына! "Эй, вы там! Да. мой мальчик интересен вам больше, чем мы с Женей. Его легче приобщить, приручить. Но, между прочим, у него есть мать!" Я не помнила себя от страха. Подбежала к сыну, смахнула с пола все, что с таким трудом он собрал, и заорала на него, забыв на время, что спокойное достоинство - одна из характернейших земных черт: