Наталия Никитайская - Вторжение Бурелома

И опять в последнюю минуту мы успели на электричку. И снова Феникс трепался, но при этом обнимал меня, и прикасался ко мне с такой нежностью, с таким нескрываемым желанием, что я вся была пронизана ими. Я не скрывала своей радости.

У вокзала мы сели в 32-й трамвай.

- Доедем до Мальцевского, - сказал Лева, - купим там мьяско, а уж оттуда - рукой подать до моей хибары!

И тут я услышала свой камень. Целый день я не слышала его, а тут ощутила покалывания, не хуже комариных. Я успела усвоить, что нельзя не обращать внимания на такие сигналы. Только не могла понять: чего это он? Молчал, молчал, а тут на тебе!..

- Знаешь, - сказала я осторожно, - чего нам тащиться на рынок?.. Мы можем купить куру в мясном, тут, на углу Восьмой и Суворовского, отличный мясной магазин.

- Чего ты испугалась?

- Разорить тебя. Ты же все-таки не у дел...

- Да, но после большой работы. Так что денежки пока есть. И потом, неужели ты не поняла, мне хочется пустить тебе пыль в глаза: накупим фруктов, зелени, цветов... Ты не можешь запретить мужчине немного повыпендриваться.

Я хотела сказать, что ему все равно не переплюнуть в этом Бурелома, но вовремя удержалась. И вспоминать-то Бурелома не следовало в такой день - в День Начала - не то, что говорить о нем...

Чем ближе мы подходили к рынку, тем неистовее вопил камень.

Но остановить Леву я не могла...

Мы вошли под своды рынка И я успокоилась. Все было, как всегда. Но если я успокоилась, то камушек мой бил такую тревогу, что расслабиться мне не удавалось. Никакие мои приказания и уговоры не помогали, камушек не замолкал ни на секунду. И, наверное, поэтому я нисколько не удивилась, услышав странный, ни на что не похожий гул или даже гуд, состоящий из одновременно возникших диких криков, топота бегущих ног, обутых в подкованные сапоги, грохота падающих ящиков с фруктами. И буквально в следующий миг я увидела нацеленное на себя дуло автомата. То есть нацелено оно было на южанина-продавца, но мне казалось, что дуло смотрит прямо в мою грудь.

Рядом со мной захныкал мальчишка:

- Бабушка, подними меня, чего там кричат, я ничего не вижу

- Ложись! - раздался голос Левы, и я почувствовала, как меня стаскивают вниз, на пол, утыкают носом прямо в слякотную лужу, в самую грязь. Я вывернула голову налево, увидела лежащего рядом со мной Леву. Правой рукой он сдавливал мне плечо, а левой - удерживал мальчишку. Прислонившись спиной к прилавку, держа внука за руку, тяжело дышала его старая бабка.

Теперь я уже точно знала, как звучит стреляющий автомат. И звуки автоматных очередей, сопровождаемые еще одной волной душераздирающих воплей - не забуду никогда.

А потом в образовавшуюся паузу ворвался картонный голос, звучащий через мегафон:

- Эй вы, чернозадые обезьяны! Вы перешли границы дозволенного. Среди бела дня вы убиваете наших русских парней. И не думайте, что это сойдет вам с рук! Лучше убирайтесь к себе домой, на пальмы, с которых недавно спустились. Ваше место там, черномазое отродье! И помните: мы вас били, бьем и будем бить!..

Мегафон замолчал. И в полной тишине раздался короткий свист и топот сапог. И вслед за этим - одинокий вой раненого человека.

- Быстро! - скомандовал Лева. - Пацан, бабуля, Маша! Быстро поднимаемся и за мной!..

Мы четверо первыми выбежали из здания рынка. Бросив беглый взгляд назад, я увидела каких-то людей, поспешно рассовывающих по мешкам и сумкам рассыпанные по полу мандарины, яблоки, груши...

- Спасибо! - сказала очнувшаяся бабка Леве.

- Не до благодарностей. Дуйте домой!

Теперь, когда опасность была позади, и я начинала более отчетливо соображать, что же произошло, меня поразило, что пока я лежала там, на грязном полу, я думала исключительно о том, что новый мой пуховик в мгновение ока превратился в старый.

- Сволочи! - бормотал Лев, таща меня за руку в сторону Таврического сада. - Борцы! Как минимум, троих уложили!.. Хорошо еще, что на рынке мало народу...

Я вдруг вспомнила о вчерашнем вопросе Николая: неужели он знал?!

Я еще раз оглянулась: и мне показалось, что я увидела машину Бурелома, стремительно рванувшуюся от стоматологической поликлиники. Машина должна была проехать мимо нас, и я инстинктивно прижалась к Леве. На полной скорости машина свернула за угол.

- Знакомая машина! - сказал Лев. - Кто в ней был? Ничего я не разглядела. Да и разглядела бы, не сказала.

- Как ты думаешь, пуховики в химчистку принимают?

- Ты мне не ответила.

- Чего отвечать-то?

- Ну, например, почему ты так не хотела идти на рынок? Ты знала?

- Да нет, конечно, ничего я не знала, - ответила я довольно резко мне не нравился тон Левы. - Просто интуиция подсказывала мне: туда ходить не стоит!..

- Завидую я людям с такой развитой интуицией, - с напряжением, не сулящим ничего хорошего, сказал Лев. Несправедливость обвинения обижала меня, да и подозрения Левы - а он их не скрывал - были чудовищны. И меня понесло:

- Ну что ж! - холодно, хотя и не без внутренней дрожи, сказала я. Ты, как я погляжу, скор на выводы. Твое дело. Разубеждать не стану.

Мы уже вышли на Кирочную. Я увидела троллейбус, идущий в сторону метро, выдернула свою руку из Левиной руки и бросилась на остановку. Лев за мной не побежал.

Было так обидно и стыдно, что в тот момент я совершенно забыла, в каком пребываю виде. И сколько бы на меня ни смотрели, я ни на кого не обращала внимания. В моей жизни рушилось, не успев как следует начаться, что-то чрезвычайно важное для меня... И каким далеким и от этого особенно прекрасным казалось сейчас наше с Левой катание с гор...

- Боже! Маша! Что! За! Вид! - вскричала мама, открывшая мне дверь.

Отец выбежал на мамины крики.

- Машенька! Дочка! Что случилось?!

- Ребята, тихо! Ничего страшного. Я поскользнулась. В детстве я их так называла: "ребята", и их успокоило это призванное мной из детства обращение.

- Но ты не расшиблась?

- Сейчас посмотрим. Кажется, коленка чуть-чуть побаливает.

Они помогли мне раздеться. Причем мама вздыхала и охала, принимая у меня пуховик:

- Черт знает, берут ли их в химчистку.

Эта наша общая с ней реакция меня несколько развеселила, если разумеется, меня можно было развеселить.

После ванны я попила с родителями чаю и отправилась поспать часок: плакать и спать тянуло неумолимо.

- Папа, разбуди меня к "Факту".

- А, может, до утра поспишь? Что-то последнее время с тобой все какие-то происшествия приключаются... Отдохнула бы...

- Нет, нет, в одной из ленинградских передач должны показать сюжет рекламу нашего ресторана: хочу посмотреть, что у них получилось...

- А тебя снимали?

- Да.

Я не врала. Рекламный сюжет, понятно, за большие деньги, снимался и должен был вот-вот появиться, но когда и где, никто еще не знал. И говоря по правде, этот сюжет меня мало волновал, хотя я действительно могла попасть в кадр. Волновало меня другое: что скажут о случившемся сегодня на рынке.