Юрий Никитин - Белая волна

Шеф уже повернулся к нам, на раскаяние нервного только отмахнулся:

- А вы подумали, - сказал он через плечо, - что если после Белой Волны ничего не остается, то откуда о ней знают? Тем более, люди, не вооруженные знаниями?

Нервный ушел ниже травы, тише воды, а шеф с ходу насел:

- Мальчик, бери свою девочку, дуй к главному компьютеру. Она поможет, я знаю ее возможности, а ты срочно рассчитай кривую изменений плотности...

Сильный треск прервал его, ударил по натянутым нервам. Мне показалось, что пошатнулись стены, под ногами дрогнула земля. Резкая боль мгновенно ударила по всему телу, тут же отпустила. Во рту стало сухо. Мария, Мария...

Треск раздался снова, опять ударила острая мгновенная боль. Мария побледнела, прижалась ко мне. В компьютерах послышался вой, в одном коротко блеснуло, оттуда побежала синяя струйка дыма, затем из всех щелей кожуха повалил черный дым. Всюду горели красные лампочки неисправности, агрегаты выходили из строя.

В третий раз раздался треск. Люди сгрудились посередине зала, ибо по одной стене сверху вниз пробежала трещина, расколола пол, снизу пахнуло подземным теплом. Пол задвигался, плиты качались, в трещину падали с расколотой стены комья сухой известки.

Опять треск, переходящий в оглушительный звон. Здание еще держалось, и безумная надежда появлялась на лицах: все уже интуитивно понимали природу смертельного треска, он не мог длиться долго - еще два-три раза, а то и меньше...

Длинная мучительная тишина, скрип плит, что терлись друг о друга как панцири черепах, и - снова треск. Помутнел воздух, повисли странные темные сгущения. В правой части зала образовалось пятно Исчезновения. Там уже Ничто, смертельный ужас небытия...

Я прижал к себе Марию, с силой отвернул ей лицо от пятна, но она подняла глаза, наши взгляды встретились, она задрожала, уткнулась мне в грудь.

Несколько мгновений мы ждали конца, но снова раздался треск - шестой раз! - я вскинул голову, в сердце ударила надежда. Страшное пятно Исчезновения растворилось, стена надежно высилась снова, высокая и прочная, от темных валунов веяло сыростью, в щелях зеленели ниточки мха, компьютер каким-то образом восстановился и вовсю работал, мигали зеленые лампочки, весь мир мучительно сопротивлялся разрушению, плиты под ногами наползали друг на друга, терлись, скрежетали, летела пыль и оседала на ноги, но мир был надежен, осязаем. Он был!

Длинная тишина, мы уже обменялись взглядами надежды, кто-то шумно перевел дух, кто-то радостно ударил соседа по спине, мы были уверенны, что все прекратилось, и тут снова прямо в уши, в мозг, в сердце, вонзился страшный треск, переходящий в оглушительный звон, и тут огромный зал машинных расчетов, толпа сотрудников, небо и солнце за окнами - все стало блекнуть, размываться, растворяться, исчезать.

Мария вздрогнула в моих ослабевших руках, стала таять, мои руки беспомощно хватали редеющую тень, что быстро растворялась. И я уже растворялся сам, и в последнем проблеске сознания, чувства, понимания, в смертной тоске словно бы увидел или ощутил возникающий другой мир странный и причудливый, увидел человека в кресле, - я узнал Овеществителя, которого в детстве видел в развалинах старого цирка, - он одурманено мотал головой с закрытыми глазами, отгоняя остатки короткого послеобеденного сна, ладонь его шлепала по столу, пытаясь ухватить трубку проклятого, все еще звонящего телефона.

А мы исчезали. Исчезали, накрываемые, как я успел понять, Белой Волной. Наконец тот человек открыл глаза.