Александр Ян - Выстрелы с той стороны

— Вообще-то, если Талена, то это нам, скорее, на руку. Они будут выяснять, чья работа, может быть, попробуют провернуть под это какие-то централизующие реформы, региональные власти — и старшие, и особенно люди — встанут на уши… Да, это могут быть и наши.

— Ты в Ниме бывал?

— Да. Там рядом с городом такой римский акведук — просто счастье моё. И город красивый. И готовят неплохо. Но странно.

— Что, например?

— Курицу в шоколаде.

Графа де Сен-Жермена считали старейшим из ныне живущих — совершенно несправедливо. Во-первых, из известных старших раньше всех увидел свет советник при императоре Японии господин Фудзивара-но Митидзанэ, в большом мире использующий имя Уэмура Рэйдзи. Фамилию господин Фудзивара некогда взял в честь деревеньки Уэмура, при храме которой он долгое время обитал как genius loci [43] Дух местности (лат.). , могучий и нерасположенный к чужим. Деревень же таких в Японии столько, что иметь фамилию «Уэмура» было весьма удобно тому, кто скрывался. Теперь же надобность в скрытном образе жизни отпала, но господин Уэмура по-прежнему полагал себя чем-то вроде духа-хранителя — разве что отвечал он теперь не за одну горную деревушку, а за Острова и Берег. А новое имя любил — оно, в отличие от прежнего, было именем победы, а не долгого поражения.

Итак, во-первых, старейшим из ныне живущих был господин Уэмура, бессменный Левый Министр императора Японии, а во-вторых, кроме него, даже в Европе еще двое возрастом превосходили графа. Но этим двоим большая политика была неинтересна. Формально они подчинялись Аахену, на деле же Аахен удовлетворялся тем, что они не вмешиваются. Сколько же неучтённых старших обитает в Китае, Тибете, Центральной Африке и глуши Латинской Америки, и есть ли среди них господа, видящие луну уже девятое столетие, — это мог сказать только тот, с кем граф давно уже не желал общаться ни в каком виде.

Тем не менее репутация старейшего привязалась — а всё оттого, что, будучи молод и глуп, он из пустого тщеславия наследил в истории. А потому, в отличие от собеседника и партнёра, стал не только фольклорным, но и литературным персонажем. «Графиня, ценой одного рандеву…» Партнёр, впрочем, попытался бы в такой ситуации стереть из мира самую память о том, что крамольная опера некогда существовала. Однако господина де Сен-Жермена ситуация, скорее, забавляла. Как и тщательно распускаемый партнером слух, что он, де Сен-Жермен, не дворянин, а вовсе бакалейщик. Как будто для представителя «божественного народа» может что-то значить различие между воинским и торговым сословием у каких-то окраинных варваров.

Мелкий гравий хрустел под ногами. По дорожкам Версаля даже старший, даже в мягчайших туфлях не может ходить бесшумно. В высокой черной шапочке чиновника первого ранга, в белоснежных хакама и златотканом катагину, приличных для визита к варварам, господин Левый Министр смотрелся неуместно среди аккуратно подстриженных «живых изгородей» Версаля. Граф де Сен-Жермен в современном костюме выглядел куда естественней. Впрочем, гостя вряд ли беспокоили такие мелочи. Встречи на чужой территории всегда сопряжены с неудобствами.

— Фонтаны Версаля, — сказал граф де Сен-Жермен голосом экскурсовода. — Чудо инженерной мысли семнадцатого столетия. После реконструкции мы решили не замуровывать систему подземных коммуникаций — сделали прозрачные стены. Сначала туристам будут показывать фонтаны в работе, потом проведут под землю.

Господин Левый Министр вежливо улыбнулся.

Они сделали ещё поворот — и вышли к фонтану, за которым открывался вид на дворец. Бронзовая Латона, отполированная до золотого сияния, простёрла в их сторону жезл. Сен-Жермен подозревал, что Латона понравилась бы господину Левому Министру значительно сильнее, будь на ней побольше патины, в фонтане — побольше кувшинок, ряски и прошлогодней листвы, а открытого пространства вокруг — наоборот, поменьше. Граф улыбнулся. Версаль был так роскошно помпезен, так откровенно не собирался соответствовать принципам ваби, саби и тем более югэн, что радовал бы душу своей непосредственностью, даже если бы не был Версалем.

Он вспомнил, как турецкий посол, увидев сады, воскликнул: «Аллах посылает неверным на земле то, что обещает нам лишь на небе!». Да, от господина Уэмуры не приходится ждать такого прилива чувств. А вот планировку он оценить может. Английский парк — это парк. Французский парк — это город. Аллеи — улицы, газоны — городские кварталы. И все — от комбинаций цветов и травы до множественных отражений в дробящейся воде — подчинено единому видению, организовано вокруг невидимой точки, на которой в глубинах дворца стоит вполне видимая королевская кровать. Архитектор Ленотр, планируя Версаль, взял за образец Рим, его трёхлучевое устройство. Только это был Рим правильный, Рим упорядоченный, Рим, существующий сам по себе и нуждающийся только в косметическом уходе.

Они обошли фонтан и двинулись прочь по другому «лучу».

— Разве современными средствами нельзя было устроить то же самое быстрее и дешевле? — спросил господин Уэмура.

— Нет, — покачал головой Сен-Жермен. — Современными средствами это бессмысленно устраивать. Конечно, система резервуаров не так надежна, как римские акведуки, но, если содержать её в порядке, она может жить столько, сколько живем мы. Современные механизмы с тем же временным запасом будут работать хуже, стоить дороже — и потребуется новый Ленотр.

— Для европейцев, — только старшему была заметна легкая рябь раздражения в интонациях господина Левого Министра, — «современное» значит «лучшее». Как приятно говорить с теми, кто понимает суть вещей.

— Это не совсем так, — улыбнулся Сен-Жермен, — для европейцев «лучшее» значит «лучшее». Это лучшее может быть старым, как здешние резервуары. Или новым — как здешние системы биоконтроля.

Господин Уэмура снова вежливо улыбнулся. Кажется, в его языке «меняться» и «портиться» — одно и то же слово. Хотя его регион к высоким технологиям, мягко говоря, неравнодушен. А со временем меняется всё. Даже старшие.

Его Величество Король-Солнце, вероятно, очень одобрил бы общество старших. В большинстве случаев оно просматривалось насквозь, как версальский парк. Ранг и вес окружающих были просто видны, были сутью, существом — нужная модель поведения всплывала естественно, как дыхание. Но не всегда. Что делать, если собеседник старше вас по возрасту, несколько превосходит по силе, несколько уступает по статусу, стоит много ниже вас по власти и влиянию — и является врагом всего, что вы сколько-нибудь цените? Стрекоза над озером может порхать — а может развить скорость до ста двадцати километров в час. В зависимости от того, что ей нужно. И она очень редко ошибается в выборе.