Журнал «Если» - «Если», 2012 № 08

В «Псоглавцах» (выпущенных под псевдонимом Алексей Маврин) дэнжеролог успел сработать на твердую четверку: чуть-чуть промедлил, но в конечном итоге и череду смертоубийств остановил, и артефакт обезвредил. В «Комьюнити» дэнжеролог по фамилии Дорн гибнет. Более того, он с самого начала не имел шансов на победу.

Очередной артефакт рождается из соперничества двух современных бизнес-компаньонов. Он пробуждает демона чумы, и тот понемногу приканчивает одного «зачумленного» за другим. Современный мегаполисный человек может избежать гибели только одним способом: сделать демонические силы своими союзниками. Получить право на их помощь, склонившись перед их мощью…

На протяжении двух книг Алексей Иванов упорно ставит центральных и второстепенных персонажей в ситуацию одного и того же выбора: материальному комфорту, здоровью или даже самой жизни ближнего нечто угрожает; можно ему помочь, но помощь оказывается рискованным делом, ибо за этим следует потеря собственного материального комфорта, здоровья, жизни. С другой стороны, действующее лицо, не пытающееся помочь, неизбежно расчеловечивается. Оно сохраняет связи со своей средой, но утрачивает облик человеческий, а с ним и образ Божий.

В «Псоглавцах» аж трое персонажей, расчеловечившись, превратились в чудовищ. Но главный герой и от гибели, и от трансформации в монстра был спасен любовью.

В «Комьюнити» избавление-через-любовь невозможно: как у центрального персонажа, так и у второстепенных начисто отсутствует способность любить. Вера ими давно утрачена. И, стало быть, в столкновении с порождением преисподней они могут либо погибнуть, либо обезобразиться хуже любой нечистой силы.

В 2009 году вышло «Летоисчисление от Иоанна» (2009), создававшееся Алексеем Ивановым как «роман-икона». Дилогия о дэнжерологах объединила своего рода «романы-проповеди». Алексей Иванов бичует скверну, грехи, бесчеловечность современного мегаполисного общества. И если в «Псоглавцах» он хотя бы для некоторых оставляет надежду на спасение, открывает путь к Небу, то в «Комьюнити» — одна лишь вымерзшая преисподняя, воцарившаяся на земле. Ни доброты, ни любви, ни веры, ни надежды, ни мудрости. Приговор: этому миру и надо сдохнуть! Чума? Поделом!

«Комьюнити» созвучно роману Захара Прилепина «Черная обезьяна», наполненному той же стылой безнадежностью. В обеих книгах авторы как будто подводят итог России, да и не только ей. Пора заканчивать, господа, пришло время апокалипсиса! Мы уже не можем очиститься… Готовьтесь претерпеть всё, положенное за грехи…

К сожалению, в «Комьюнити» видны следы небрежной, торопливой работы. Раньше Алексей Иванов ткал стилистику с необыкновенным тщанием и нарочитой изысканностью. Главные его вещи напоминают гобелены с затейливым узором. Стилистика «Комьюнити» оставляет совсем другое впечатление. Многое упростилось, утратило тонкую отделку. Алексей Иванов в убийственной концентрации использует мегаполисную тусовочную лексику самого пошлого вида. Может быть, автор намеревался привить читателю стойкое отвращение к подобной среде? Хорошо, если так. Но кажется, дело все-таки в другом. Талантливый писатель взялся за тему, которая ему отвратительна. Как видно, сам процесс письма оказался для него до крайности неприятен. В «Псоглавцах», работая на. «родном» уральском материале, Алексей Иванов время от времени «разгорается», одаривает читателя точными психологическими и бытовыми зарисовками, да просто начинает писать красиво, «густо». А в «Комьюнити», где всё действие происходит в антураже столичной офисной реальности, подобных вспышек. почти не видно.

Возможно, неприязнью к собственному тексту объясняется и дикая перегруженность «Комьюнити» вставками из Сети. Зачем понадобилось автору бомбардировать читателей «просветительской информацией», почерпнутой из интернет-ресурсов?! Отступления о чуме — ее разновидностях, образах в искусстве, связанных с ней легендах — в сумме составляют научно-популярный трактат изрядного объема. Обилие подобной информации выглядит не просто «перебором», а откровенной «разгонкой листажа».

Дмитрий Володихин

Москва: Астрель, 2012. - 315 с.

6000 экз.

Харьковский тандем вновь вернулся в мир своей самой популярной серии «Завтра война» — в освоенный космос XXVII века, где люди конфликтуют между собой и с множеством чужих рас. Девушка Василиса с ретроградной планеты Большой Муром мечтает стать пилотом. Но прежде чем ее мечта осуществится, героине предстоит преодолеть множество испытаний, избороздить полгалактики. Василиса как будто слеплена из нескольких героинь: она одновременно похожа на Золушку и на Алису Селезневу. Да и сама книга представляется воплощением хорошо известной сказки, перенесенной в реалии освоенного космоса. Роман выполнен в ностальгической стилистике 1960-х.

Автор не просто рассказчик, а царь и бог своей истории. Он не позволяет героям действовать самостоятельно. Всегда готов пояснить читателю их мотивы, мысли и потаенные чувства. С первых страниц на нас обрушивается водоворот событий. Но все же не покидает ощущение избыточности. В обилии персонажей вскоре начинаешь путаться. Даже эпизодические герои, врывающиеся в повествование, чтобы тут же погибнуть, снабжаются историей жизни, словно в «плавающей» подсказке к компьютерной игре.

Как ни странно (в том числе для творчества соавторов вообще), лирическая линия в романе занимает от силы полторы главы. При этом в центре этих сцен вовсе не главная героиня, а истории других женщин, выписанные, надо сказать, достаточно изобретательно. Особенно запоминается авторская интерпретация андерсеновской «Снежной королевы».

Роман калейдоскопичен, сюжет подан в рваной клиповой манере фильмов Бекмамбетова. Но в то же время читается книга удивительно легко, обилие сюжетных и житейских линий сбивает, запутывает, но удивительным образом не тормозит чтение. Наверняка он обратит на себя внимание как любителей фантастики нынешнего поколения, так и старшего — за счет обильно рассыпанных мотивов, подпитанных ностальгией по советской фантастике.

Светлана Кузнецова

Москва: Эксмо, 2012. - 480 с.

(Серия «Русская фантастика»).

3000 экз.

Беда политизированной литературы в том, что, стоит опубликовать текст, задевающий чьи-либо убеждения, — и на серьезном разговоре о книге можно ставить крест. Партийные идеалы начинают стучать в голову, а любой художественный анализ глохнет в шуме истерических перепалок.