Ричард Мэтьюсон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга I

— Я никого не боюсь. Кто приходит сюда без приглашения, тот покойник. Вот так просто. Па всегда говорил, что никто ничего не узнает, если некому будет рассказывать.

Я приподнял брови. На большее меня не хватило. Я догадывался, что так будет, и знал, что пришло время претворять в жизнь мой единственный план.

— Плохо, — пробормотал я. Не соображая, что именно я имею в виду.

Людоед довольно рассмеялся.

— Для тебя плохо, тупой козел!

Я решил не заострять.

Он смеялся, а я возился с замком наручников на запястьях. Слабость и отупение мешали, зато обезболивающее врубилось на полную, и я воспользовался этим, чтобы рвануть руки. Сил хватило бы на то, чтобы сломать запястья. Я рухнул на пол. Труба двинулась. Или это комната зашаталась перед глазами. Так или иначе, что-то поддалось.

Его смех перешел в хриплый кашель, и он снова начал коситься то на меня, то на женщину. Больше всего меня волновали звуки, которые издавал его живот. Громкое урчание. Если бы меня спросили, я сказал бы, что в животе у людоеда урчит от голода. Не тот звук, который хочется услышать.

А потом он облизал губы, поймав нитку слюны желтым языком.

Он был голоден.

Я сделал свой ход.

— Похоже, тебе нужно мясо, Джуниор.

Он посмотрел на меня так, словно я прекрасно его понял.

— Мне нужна сила. Мне нужна еще одна душа.

Я поерзал.

— Так почему бы не съесть меня ?

У Бороды отвисла челюсть.

— Что?

— Я тут самый сильный. И душа у меня наверняка крутая, — объяснил я. — Съешь меня.

Джуниор взял скальпель со стола. А я даже не заметил, когда он его туда клал.

— А ты, похоже, и вправду в этом разбираешься.

— Типа того.

Людоед вернулся к созерцанию моей ноги. Натянул и разрезал ткань штанов, чтобы добраться до бедра. Убрал ошметки, чтобы не мешали.

А потом прижал скальпель к мясистой части бедра под суставом и сделал надрез примерно в четверть дюйма внутрь моей ноги. Я закрыл глаза и стиснул зубы. И завопил, точнее, взвыл, когда почувствовал боль. Обжигающую. Даже сквозь наркотическую завесу проняло до самой печенки.

Но этот разрез был всего лишь подготовкой. Он отложил скальпель и вытер рану мокрой тряпкой, уже пропитанной чьей-то кровью. И потянулся за чем-то похожим на домашний резак для сыра. За длинной проволокой, натянутой между деревянными зубцами.

«Боже, — подумал я, — это сработает лучше».

Людоед взял резак за ручки и натянул проволочную струну. Я напрягся, дернув руки из наручников, и по запястьям потекла кровь. Просто, я знал, к чему движется дело, и не мог сдержаться.

Чтобы не ударить урода в лицо, понадобилась вся моя сила воли. Я не мог рисковать. Я все еще был в наручниках. Ударить его я мог, но тогда последним смеялся бы уродец. Нужно было сидеть и терпеть.

Он погрузил проволоку в разрез на моей ноге и вонзил ее в мою плоть в натянутом состоянии. Я сжался. Он убедился, что проволока как следует вошла в рану. Больно было так, что меня начала бить дрожь.

— А теперь не шевелись, — сказал он.

И дернул!

Проволока быстро и чисто вошла в мою плоть, как разогретый нож входит в масло. Вошла примерно на дюйм. Худшей боли я в жизни не испытывал, но мне удалось не дернуться.

Я зажмурился и стиснул зубы, пытаясь удержать крик. А когда открыл глаза, увидел, что именно я чувствовал. Я увидел убийцу, который изо всех сил тянул ручки на себя. И почти закончил работу. Ему остался последний рывок.

После которого кусок моего филе отделился от ноги.

— Вот! — воскликнул Джуниор, словно добившись чего-то важного.

Я отвернулся. По щекам катились слезы. Боль была невыносимой.

Джуниор отбросил окровавленный инструмент и аккуратно поднял полоску мяса. Она покачивалась в его руках. Веса в ней было порядочно. Все мои силы ушли на то, чтобы не сблевать. Меня тошнило, голова кружилась, перед глазами плыло.

В руках убийцы болтался кусок моей плоти, примерно пятнадцать на семь сантиметров. На моей ноге истекала кровью соответствующая рана.

Думать почти не получалось. Я поднял голову и попытался заговорить, но понял, что не могу разжать сцепленные зубы.

Потом получилось.

— И что теперь, Джуниор?

— Приготовлю и скушаю стейк, — ответил он, глядя на мясо в руках.

— Приготовишь? — выплюнул я. — Ты что, девчонка?

Это его расстроило. Он чуть не уронил кровавый кусок на грязный пол и обиженно вздернул подбородок.

— А что такое?

— Да то, что все знают: если человечину готовить, она потеряет всю полезность, — с трудом выговорил я.

Больше всего мне хотелось завопить. Завопить, срывая горло, и проломить ему череп. Я представил, как бью его трубой по голове, как душу, смыкая руки на его шее, пока он не сдохнет. Ощущение его шеи под пальцами было почти реальным.

Людоед смотрел на мое мясо, мою кожу. Смотрел так, словно его всерьез взволновали мои слова.

— Правда? — спросил он.

— Насколько я знаю.

Джуниор схватил тарелку с полки и положил на нее окровавленное мясо, приглядываясь к нему. За его спиной находилась газовая плита, на которую он косился, если не смотрел на меня или на Хьюджсов, которые притворялись опоссумами, несмотря на мои вопли.

А я висел на тонкой ниточке сознания между передозом и болью в ране. И начинал сомневаться в действенности моего Плана. Мне показалось, что сумасшедший ублюдок не поддастся.

Джуниор потыкал пальцем мой волосатый и кровавый стейк.

Ты уверен? Па говорил, что еду всегда нужно готовить.

Я кивнул, пытаясь скрыть боль.

— От температуры из мяса уходит душа.

— Правда?

— Правда. — Я понятия не имел, что несу.

Джуниор секунду поразмыслил, потом поставил тарелку и пошел к ящикам. Откуда, к моему огромному облегчению, выудил вилку и нож. Пришло время узнать, повернулись ли дела к лучшему или я опять облажался.

Я не хотел смотреть, но просто не мог отвести взгляд от куска моего же мяса. Людоед проколол вилкой краешек и начал работать ножом, отделяя небольшой и относительно безволосый кусочек, чтобы попробовать. Мясо трепыхалось на вилке, которую он отправил себе в пасть.

Жевал людоед примерно минуту, перекатывая мясо из стороны в сторону, а потом с громким звуком проглотил. Клянусь, я почти чувствовал, как моя плоть сползает вниз по его глотке.

Он обвел комнату мечтательным взглядом, как гурман, прислушивающийся к себе, и начал отрезать следующий кусочек.

— Ну и как я? — Мне было больно и тошно, но сарказм все-таки удался.

— Мясо вкусное. — Он причмокнул. — Жуется.

Меня тошнило. Я опустил глаза на овальную рану на бедре, из которой хлестала кровь. Ногу жгло, как огнем.

Джуниору я, похоже, действительно понравился, потому что он начал нарезать остаток филе равномерными полосами, которые мог легко прожевать. Я наблюдал, как он ест такую полоску, тщательно перемалывает зубами, жмурится и тянется за следующей. Каждую он тщательно пережевывал вместе с кожей и волосами. И глотал с абсолютно непроницаемым лицом.