Ричард Мэтьюсон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга I

Я посмотрел на мальчишку Хьюджса. Его голова была опущена, но я видел, как он двигает руками. «Хороший мальчик, — подумал я. — Разбирается с веревками».

Джуниор проглотил последний кусочек и вылизал тарелку. Я наблюдал за ним, выискивая нужные мне признаки. Казалось, он вел себя так же, как раньше… Но нет. Я видел, как бегают его глаза, как он недовольно трет лицо.

Джуниор улыбнулся и повернулся ко мне. Вот тут-то я и убедился, что мой идиотский план сработал. У меня-то была годами наработанная толерантность к болеутоляющим, наркоте и виски, а вот Джуниору гремучая смесь оказалась в новинку.

Он поплыл.

Его торкнуло от моего мяса.

Я оказался токсичным.

Джуниор, спотыкаясь, поплелся вперед, потирая лицо и хихикая. Выглядел он как полный придурок. На расстояние удара он еще не подошел, но главного я добился.

— Ну и как впечатления, Джуниор? — спросил я. — Готов к новой порции?

Борода опять рассмеялся и уставился на меня как на лучшего друга. Я попытался сделать вид, что мне это льстит, но удержать себя в сознании было не легче, чем устроить родео на свинье, и все силы уходили на это. Я мог вырубиться в любую секунду. Нужно было спешить.

— Давай, большой парень. Тебе же наверняка мало того кусочка!

Джуниор рассмеялся и поднял вилку и нож. Его шатало из стороны в сторону, глаза стали влажными и с трудом открывались, и с каждой секундой его все больше забирало. Он чуть не выколол себе глаз при новой попытке потереть лицо.

Я лежал и ждал, когда он ко мне подойдет. И, дождавшись, раскрыл глаза пошире и прицельно ударил его по яйцам здоровой ногой. Так сильно, что почти услышал звук чего-то лопнувшего.

Он согнулся пополам, уронив нож и вилку. Нож попал прямо на мою несчастную ногу.

Больно. Чертовски.

Джуниор рухнул на пол передо мной, сжался в комок. Его тошнило пеной. Я посмотрел на мальчишку Хьюджса. И он, и его мать приподнялись. Мальчишка уже освободил одну руку и теперь развязывал вторую. Я подмигнул ему.

— Можете снова закрыть глаза, — сказал я им, занося ногу над головой Джуниора.

— Не надо!

Я замер.

Парнишка Хьюджс уже освободился. И лихорадочно выпутывался из последней веревки. Я опустил ногу на пол.

И смотрел, как он подходит к телу отца, лежащему на столе. Голова парнишки едва возвышалась над столешницей. И я не могу описать боль, которая затопила его глаза, когда он понял, что отец больше не дышит. Обнаженные легкие не шевелились.

И я никогда раньше не видел, чтобы горе с такой скоростью сменялось ненавистью. А ведь я видел немало таких перемен. Мальчик посмотрел на убийцу, валявшегося на полу, затем на выставку его инструментов. Выбрал себе небольшую помесь молотка с топором, нечто (теоретически) хирургическое, и подошел к Джуниору, который ни черта не осознавал, кроме боли в отбитых яйцах. Через несколько минут голова Джуниора будет расколота.

— Эй, парень, — пробормотал я.

Мальчишка поднял на меня глаза. Белые от ненависти.

— Чего?

— Ты уверен, что хочешь это сделать? Потому что если нет, то я сам могу с ним покончить.

Мальчишка с размаху опустил тупую сторону инструмента на череп Джуниора с такой силой, что обутые в сандалии корявые ноги людоеда взлетели в воздух.

— Уверен, — сказал он.

Ну, думаю, что я не смог бы его остановить — даже если бы захотел. Он бил и бил, вкладывая в это всю ярость и боль.

Понадобилось около десятка ударов, таких же сильных, чтобы людоед перестал дергаться.

Его голова превратилась в месиво из волос и осколков костей. Мальчишка Хьюджс уронил молоток на пол. Он закончил. Он отомстил.

Когда мальчик посмотрел на меня, я заметил, что его глаза спокойны. Он увидел наручники и без вопросов начал обыскивать карманы Джуниора. Нашел ключи и подошел ко мне. Снял с меня наручники.

Я не стал — точнее, просто не смог подняться сразу. Я просто сидел и ждал, когда к рукам вернется чувствительность, глядя, как мальчик развязывает свою мать.

Вот и все. Дело было закрыто.

Я проторчал в той забегаловке достаточно, чтобы убедиться, что с остатками семейства Хьюджсов все в порядке. Я накрыл тело убитого покрывалом и провел Хьюджсов через зал, чтобы им не пришлось смотреть на трупы.

По пути обчистил кассу. Наскреб сорок шесть долларов и двадцать семь центов. Чуть больше затрат на бензин.

Я не стал дожидаться копов. Какой смысл? Псих был мертв. Из всех вопросов только один остался без ответа: каким таким хреном на главном шоссе могла столько лет орудовать династия психопатов и почему этого никто не заметил, не проверил?

Копы, как я уже говорил, тормоза. Они не видят того, что у них под самым носом, потому что не хотят верить в то, насколько все может быть плохо.

Мы живем в жутком, темном, страшном мире. Можете себе представить, что случится, если копы поверят в монстров? Знаете, а они ведь верят. Порой самые страшные монстры — это люди.

Я никогда не узнал бы о ее существовании, если бы прошлой ночью не маялся бессонницей, понимая, что нужно закончить рассказ. И вот около полуночи я в темноте прошел от дома к своему новенькому гаражу, открыл боковую дверь, включил свет и поднялся по лестнице в кабинет.

Офис, несмотря на его приличные размеры, был практически герметичен. Стоило закрыть или открыть дверь, и слабый сквозняк тревожил занавески на окне в двадцати футах от двери. Эта герметичность обеспечивала мне еще и шумоизоляцию.

Именно поэтому, открыв дверь кабинета, я сразу же понял: что-то не так. Воздух не был неподвижным, а тишина абсолютной. По-видимому, я забыл закрыть окно.

Последние несколько недель днем я держал все окна кабинета открытыми настежь, чтобы впустить легкий летний ветерок. А в конце каждого рабочего дня закрывал и запирал их. В Лос-Анджелесе, даже в Вест-Сайде, трудно перестараться с тем, что касается предосторожностей.

Но людям свойственно порой ошибаться, отвлекаться и упускать из виду детали. Видимо, я закрыл все окна, за исключением одного.

Стоя у самой двери, я точно знал, какое из окон открыто. От дальней стены до меня доносился шелест листьев на ветру, гул автомобилей и грузовиков на соседних улицах, отдаленный рокот вертолета — звуки внешнего мира лились в комнату, как вода, отыскавшая единственную пробоину в непроницаемом стальном корпусе корабля. Днем я только порадовался бы им и открыл остальные окна. Но не сейчас, ночью. Мне хотелось надежно отгородиться от внешнего мира, скрыться в уюте и безопасности.

Окно следовало закрыть.

Не включая свет в кабинете, я направился к окну. Горизонтальные жалюзи были опущены не до конца, сквозь щели в них просачивался лунный свет, оставляя на ковре слабо различимые серые полосы, путеводные нити для меня.